Между тем, вся окрестность города Же экологически бедствовала, была выжжена многочисленными схватками дотла, за исключением юго-западного направления, в котором до сих пор продолжалась перманентная забастовка сражающихся и по которому теперь двигались два лазутчика.

— Совсем адмирал Нахимович ониспедел, — молвил наконец обер-лейтенант Кац, растегнув китель и поправляя волосы на груди специальной гребенкой, которую достал из рейтузов.

Палыч мрачно покосился на гребенку, осмотрел Каца с ног до головы и вздохнул.

— Вы как все же намереваетесь предположить действовать в связи с выполнением? — спросил он.

Обер-лейтенанта ажник передернуло.

— Я, тля, как думаю? Пора бы уже и к девкам в какую- нето деревню направиться. Отсидеться там, а потом и к этому адмиралу на подкорм заявиться… В Ставку…

— Чего? — не совсем понял Палыч.

Неожиданно они оказались на опушке у лесоповала. За порубанными деревьями виднелась заросшая травой железнодорожная вешка. Вдалеке задымила труба и послышался характерный шум приближающихся колес.

— Паровоз или тепловоз? — схоластично недоумевал адьютант.

— Паровоз, поди… Тепловозы еще только по Швециям ходят, — уже спешившись, пояснил Кац. — Похоже, сюда едет…

Из-за сосняка показался профиль имперского локомотива. Паровоз пыхтел, чихал, но было видно что замедляет ход. В воздух и прямо на опушку с шумом низвергались клубы тормозного пара.

На Палыча смотрело мужицкое лицо машиниста.

— Только посфать — и сразу назад, — крикнул он вываливающимся из второго вагона офицерам. — Посфать и назад!

На траву выпал, судя по замазанным глиной погонам, поручик.

— Убийца ты, а не машинист! — процедил он сквозь зубы.

Машинист злобливо сплюнул, чуть было не поразив поручика. Последний, которого все знали по первым главам, как Адамсона, заговорнически обратился к контр-обер-лейтенанту Кацу.

— Этот машинист ставленник жидо-массонов. Кстати, если я здесь буду мочиться, это ничего? — спросил он у пожилого адьютанта.

— Писайте, поручик, — зевнул Палыч.

Из вагона вывалились также ротмистр Яйцев в сменных рейтузах, поручик Блюев и непосредственно подпоручик Бегемотов.

Вагон дышал солдатским смрадом. Это объяснялось тем, что солдаты не выгуливались и справляли потребности прямо в вагонах.

От четверых офицеров разило спиртным, но более всего сидром.

— Блин, м-м, — не выдержал обер-лейтенант Кац, принюхиваясь. — Господа, вы, кажется, урюхались сидром?

На что офицеры углубились в лес, где справили свои нужды и как-то незаметно для себя стали спорить о политическом положении Империи.

Ротмистр Яйцев постоянно ссылался на пресловутую Швецию, всуе используя это слово, как ругательство.

Палыч высокомерно поджимал губы и докладывал, что Швеция, мол, это фуйня, а полный занабись, — это, братцы, Союзники, особливо барон фон Хоррис, которого лично он, Палыч, лицезрел у своего майора.

Машинист, замотавшись гудеть в трубу, пустил состав дальше, к боевым позициям, хотя в действительности, дальше находился тупик — все рельсы и шпалы верст на двадцать были разобраны для постройки Шлагбаума.

Когда в лесу стало ощутимо темнеть, обер-лейтенант Кац окончательно достался тупостью аргументов ротмистра и Палыча, и решил бросить экспедиционеров в лесу, с целью чего и отправился, нещадно объедаемый злыми комарами, назад, к своей лошади.

Между тем, четверо офицеров и адьютант Палыч несколько протрезвев от принятой накануне сидровой клизмы, а также порядком оголодав, стали скулить о петербуржской жизни, вынимая фотографии знакомых барышень и просто неосторожных натурщиц.

Помаявшись на опушке, они поместили весь запас папирос в чемодан ротмистра Яйцева, который понес Блюев. Потом их увлекла тропинка, тянувшаяся вдоль ручья в сторону бескрайних отсосовских полей и огородов. В эту пору колосилась рожь и силуэты офицеров едва виднелись выше пояса, бросая косую закатную тень на налитые, колыхающиеся на ветру, колосья.

Миновав несколько полубатрацких хуторов, господа вышли к лежащему недалеко от Отсосовки селу Клозетово. Возле первого же колодца офицеры помылись и с настроением победителей вступили в село. Поручик Адамсон крепко держал уже заряженный и сальный от нетерпения мушкет.

В крайнюю хату господа решили не заходить, так как там, у поленницы, с невинными, правда, намерениями подло нагадил поручик Блюев. Зато в соседний дом, самый большой в Клозетове, офицеры заходили с мыслями ни за что до рассвета не выходить.