Шрифт:
– Скажи, как бы ты поступил. Если бы узнал, что я – это не совсем я.
– О чем ты? – не понял Зак. Его хмурое лицо стало резки, проступи желваки, побелели скулы.
Я, собрав в себе все силы, сжала кулаки и решительно произнесла, словно боясь, что в любой миг могу передумать:
– Мое настоящее имя Хлоя Элгрис.
Если бы я сейчас отрастила крылья с клыками и попыталась укусить его в шею, Зак удивлялся бы меньше.
– Ты Хло? Та самая Хло, которая бегала в испачканном розовом платьице, подкидывала боннам в постель дождевых червей и лазала по грушам? Та Хло, у могилы которой я стоял на следующий день после похорон?
Он неверяще схватил меня за плечи и начал вглядываться в мое лицо, словно увидел впервые. Я лишь нашла силы прошептать враз онемевшими губами:
– Прости…
По щекам покатились слезы. Беззвучные. А внутри рождалась боль, которая грозила разорвать, смять уничтожить. Я уже представила, как Зак отстраняется. Как в его глазах я из любимой превращаюсь в предательницу, как он разворачивается и уходит. Боясь этого самого момента, я затараторила. Откуда только силы и голос взялись? Захлебывалась словами, рассказывая о Греге, о взрыве магомобиля, о том, как попала к Фло … Зак слушал внимательно, не перебивая.
Я выдохлась быстро. Едва дошла до того момента, как впервые проявился мой дар. Отчего–то дальше говорить совершенно не хотелось. Слова оборвались так же резко, как и сорвались с моего языка. Я ощутила, словно из меня враз выкачали весь воздух.
Ощутив себя преступником, которому сейчас должны озвучить приговор, даже зажмурилась. Боялась. Вот сейчас открою глаза и увижу удаляющуюся прямую спину.
Тем неожиданнее стало то, что Зак буквально схватил меня в охапку и крепко прижал к себе, покрывая поцелуями макушку, лоб, уши, щеки.
– Мне не важно, Шенни ты или Хлоя. Я полюбил тебя не за имя, а за тебя саму.
Он поцеловал. На этот раз не нежно, а твердо, уверенно, словно утверждаясь, что я – это я. Замерла, а Зак, будто прислушался, и спустя миг прикусил мою губу, потом лизнул, пробуя на вкус, и медленно, наслаждаясь каждым мгновением, проник языком в мой рот, трогая, лаская, завоевывая. Его губы. Нежные, твердые. Его руки, надежные крепкие. Он сам, как скала, что укроет меня от любого шторма.
Отстранившись, Зак спросил:
– Ты разведешься со своим мужем?
Я кивнула и, прижавшись щекой к его груди, пояснила.
–Да. Я написала заявление. Его должны привлечь к суду. В этом случае развод не требует согласия обеих сторон.
– Ты поэтому не ответила на мой вопрос там, под кленом?
Лишь улыбнулась. Зак был из тех, кто добивается своей цели. Не натиском грубой силы, но настойчиво, по-мужски. Я поняла, что он повторит свой главный вопрос не раз, пусть и в иной формулировке.
– Да, – ответила коротко и почувствовала, как под рубашкой, там, в груди, его сердце пропустило удар.
– Да? – в его голосе сквозили удивление и затаенная радость. Счастье, в которое боишься поверить.
– Да, я согласная стать мисс Дарк, как только получу развод.
Задрала голову и встретилась с его взглядом, полным нежности, счастья и любви. А потом сильные руки подхватили меня и закружили. По аллее разнесся смех.
ГЛАВА 9
Тэд
В босоногой юности Тэд любил день Золотых листьев. Полно праздных гуляк, что не следят за своими кошельками, опять же полисмены не столь бдительны. В праздничной суматохе он состригал куш, какого и за пару месяцев не общипать. А потом, в Оплоте, день излома осени ловец возненавидел. Словно в пику народным гуляниям именно на эту дату назначали экзамен, и холодные воды навсегда смыкались над головами сотен кадетов. Не весной, как во всех академиях и школах, а именно осенью из стен Оплота выходили молодые ловцы. И в отделениях Оплота по всей империи именно эта дата в календаре считалась поминальной.
Вот и сегодня с самого утра Тэду было муторно. Тянул шов, который, по словам лекаря, уже отлично зарубцевался. Еще чуть магии – и вовсе останется лишь багровая полоса. Тэд ворочался в постели ужом, в обед не выдержал и начал мерить палату шагами.
Едва в целильне, вывернув карманы брюк, узнали, что оперировали не кого-нибудь, а ловца, сразу же пациента отвезли в отдельную палату, пусть не шикарную, но чистую и опрятную, в которой прооперированный сейчас наматывал уже вторую милю босиком по полу.