– Прости, – стряхивая руки Зака, сказал младший таким тоном, что стало понятно: разговор на тему денег велся меж братьями не впервые. – Но это все…

– Клим, мне осталось отработать в Академии всего ничего. Пара месяцев, и я выплачу свой долг за обучение, смогу устроиться на нормальную работу, продолжить исследования и защитить диссертацию…

– А как так получилось, что ты угодил в список стажёров–студентов? – спросил младший

– Как-как, отвечаю я здесь за них. А директриса, не будь дура, подсунула мне под шумок еще какую–то свою протеже.

Протеже в этот момент тихо сопела под дверью, ощущая на себе все прелести шпионажа: нервную дрожь в коленях (как бы не застукали), все возрастающее желание чихнуть (словно организм был категорически против эксплуатации его в согнутом положении), рези в глазу от неприятного сквознячка через замочную скважину.

Разговор братьев меж тем подходил к концу.

– Постарайся больше так не влипать, – сделал внушение младшему Зак.

– А я подумал, что тебе понравилось флиртовать с секретаршей, – поддел школяр. – Ты ей такие авансы выдавал, едва ли не в любви признавался.

– Авансы? Я ничего не обещал. Просто вел себя учтиво. Излишне, не спорю. Но на любовь не было и намека. Я даже своим несостоявшимся невестам ни разу об этой любви не заикался. Ведь говорить о чувствах, которых нет, это все равно, что медленно травить ядом женское сердце.

– Почему? – проявил любопытство младший.

– Потому, что рано или поздно она поймет, что ты ей лгал. И возненавидит. Эта ненависть отравит всю ее кровь, убьет ее.

На столь серьёзное заявление брат лишь хмыкнул и, прищурив глаз, уточнил:

– Что, прямо таки никому ни разу никогда и не сказал? Никогда–никогда?

Зак стушевался. А потом, махнув на непутевого родственничка рукой, усмехнулся и признался.

– Да нет, однажды было дело.

Сказать, что Клим оживился – все равно, что ничего не сказать. Он заискрил не хуже уличного фонаря, в который сдуру шарахнула молния.

– Расскажи…

– Меня там ждут, – напомнил мой куратор.

– Подождет немного, – отмахнулся Клим, и я была в этот момент с ним полностью согласна.

– Хорошо. Если коротко, то это была удивительная… – тут Зак на мгновение замялся, но потом продолжил: – девушка. Светлая, чистая, без манерности и кокетства. Я признался, что она мне нравится. Ведь она всегда меня понимала, отпускала, когда я уходил к другим, и радовалась моему возвращению. Однажды я подарил ей то, о чем она давно мечтала… Такой радости я не видел в глазах больше ни у одной.

– Отпускала? – удивился Клим, а потом задал второй вопрос и буквально всем телом потянулся вперед, ближе к старшему, за ответом: – И что ты ей подарил?

– Тритона. Тритона в коробочке.

Клим опешил, а я прижала ладонь ко рту, чтобы не прыснуть. Вспомнила, как Зак торжественно преподнес мне эту коробочку, перевязанную алой лентой, и сказал, что это то, о чем я так давно мечтала. В шесть лет я и вправду мечтала о тритоне. Он был гораздо лучше простой лягушки: с гребешком, мясистым хвостом и такого симпатичного грязно–фиолетового окраса, да еще в крапинку. Презентованный тритон гордо топорщил гребень и вальяжно перебирал лапами.

За тот подарок я повисла у Зака на шее и сказала, что он самый лучший, и что я его люблю. Даже вроде чмокнула в щеку. Он же в ответ потрепал меня по макушке и выдал что–то вроде: «И я тебя, малыш» Забыла.

Жаль, что матушка, увидев моего дареныша, завизжала и потребовала выкинуть его подальше.

– Тритона? И она обрадовалась? – судя по тому, что Клим был способен лишь задавать вопросы, услышанное поразило его до глубины души.