Вместе с делом сумасшедшего ученого он стребовал с начальника и заявление. Некая Шенни Брайен действительно нигде прямым текстом не упоминала, что Теодор Ронг ее изнасиловал, но по прочтении самая очевидная мысль была, что ловец ее все же лишил чести.

– Шен–ни, Ш–е–н–н–и, – Тэд попробовал ее имя на слух, звуки прокатились по небу, дразня язык, маня прикрыть глаза.

Он не поддался соблазну, насильно выдергивая себя из воспоминаний утра. Мягких, манящих губ, теплого дыхания, ее запаха и ощущения бархата нежной кожи.

«Якорь, – с какой–то отчаянной злостью подумал Тэд. – Якорь всегда цепляет. Тело, душу или разум. Бьет по самой уязвимой из эмоций. Так, значит, вот ты какой, мой якорь, Шенни Брайен».

Ловец был зол на своего мессира и благодарен ему одновременно: мудрый начальник сумел увидеть в Тэде то, что тот сам не замечал. Мальчишку, выросшего на окраине чернорудного квартала, не зацепить любовью, ибо он ее не знал. Не удержать ненавистью, поскольку Тэд ею перегорел. Но чувством уязвленного мужского самолюбия – удалось.

Вот только почему его преследует навязчивое желание уложить эту малышку на обе лопатки, как будто вокруг других нет? Этим вопросом ловец задавался уже не первый раз. Да, лабиринт хитер и мстителен, и жгучее до рези в паху желание подмять под себя женское тело после продолжительного бега по его переходам – один из даров мира без теней. Только почему именно эту пигалицу?

«Просто на ней все сошлось. Попалась в ненужное время и под ненужное настроение», – решил Тэд сам для себя, раздраженно отбрасывая заявление.

– Пусть катиться к смраду и пеплу, – громко произнес он вслух, словно убеждая стены, а заодно и самого себя. – Знакомиться ближе… Логна, похоже, выжил из ума.

Он накинул форменный пиджак и открыл вход в лабиринт.

Шенни

Я вернулась в дом Фло вечером. Сначала все ужинали, потом близнецы толкались на кухне. Мне же выпала честь мытья посуды. Как, чем и сколько – отдельная сага. Закончила ближе к полуночи, когда все уже спали.

Села за стол, уставшая, измотанная, с листами анкеты, которые мне нужно было заполнить. Вот только чем? Нет, не в плане писчих принадлежностей – их мне еще в приемной заботливо пододвинули: на, пользуйся, раз сказала, что сама писать умеешь. Но меня в ступор ввели вопросы: полные имя и фамилия, где проживала, когда и при каких обстоятельствах впервые открылся дар…

Не отвечать вроде бы не было причин. Да и секретарь косила на меня нервным глазом. А я не хотела писать, не подумав, поскольку понимала, что все сведения, предоставленные мной – это компромат на меня же саму, собственноручно торжественно переданный в архив школы.

К вопросу же рытья собственной могилы надо подходить ответственно: чтобы и глубина была соответствующая, и в плечах не жала, по длине чтобы опять же не пришлось скрючиваться. И не в болотной почве, где на дно сразу же натечет грунтовая лужа…

В общем, я решила, что стоит над этой анкетой как следует поразмыслить, и упросила выдать ее мне на дом. Заверила, что завтра пренепременно принесу. Это для обитателей дома Фло я могла притвориться беспамятной. А в этой школе… думаю, таким необычным случаем амнезии, когда человек помнит все (и письмо, и чтение в том числе), кроме себя самого, живо бы заинтересовались.

Вот я и сидела за единственным доступным мне столом, на старой кухне, и с печалью во взоре смотрела на строчки. С фамилией и местом рождения я кое-как разобралась, даже с возрастом удалось извернуться, списав три года семейной жизни в ноль. И теперь по анкетным данным выходило, что мне восемнадцать.

Но вот графа «родственники или поручители» повергла меня в уныние. Закусила кончик пера. На стальном острие писательского орудия угрожающе повисла чернильная капля, так и грозившая приложиться к серой бумаге раскидистой кляксой.

Вплывшая на кухню Марлен, увидев меня, задумчиво смотрящую на каплю, беззлобно поддела:

– Смотрю, ты захотела взяться за ум, но он успел одичать и в руки не дается?

– Угу, – я сочла за лучше согласиться. Подколка была незлобивая, и скорее блондинка скалила зубы по привычке. Решила, что стоит проявить вежливость, вдруг любезность окажется заразной для Марлен: – А у тебя как дела?