— Здорово! А знаете, Станиславский именно так и ставил первую сцену «Ревизора». Актеры никак не могли ее достоверно сыграть. Тогда Станиславский собрал всю труппу и сказал: «Господа, я должен сообщить вам пренеприятное известие: наш театр закрывают».

— Уф, ну ты даешь! — выдохнул Славка Черепанов. — Так это типа репетиция, да? А что ставим?

— Вообще-то я серьезно, — вздохнул Володя. — Эту лавочку мы таки закрываем.

— Да объясни в конце концов по-человечески, — рассердился Черепанов. — Что мы тебе — мертвые души?

— Ребята, мне пока нечего объяснять, я до конца не додумал. Но программа исчерпала себя. Она была хороша в течение полугода, но хорошенького понемножку. На канале тоже так считают.

— То есть съемки окончены, всем спасибо? — уточнил Славка.

— Съемки окончены, всем пожалуйста. Я не собираюсь с вами прощаться. Ни с тобой, Славик, ни с Катей.

— А как же?

— Будем делать что-то другое. Пока точно не знаю. Катерина, зайди ко мне ненадолго.

Ну вот, сподобилась. Уже несколько месяцев мы встречались только на съемочной площадке.

— Я знаю, как ты занята, — сказал он без предисловий, когда я прикрыла за собой дверь. — Если захочешь с нами расстаться, я тебя держать не буду. Но мой будущий проект связан с тобой. Что скажешь?

— Ничего не скажу. Пока только послушаю.

— Да нечего еще слушать! Но я, понимаешь, засиделся в студии. Моя основная профессия — оператор, а я камеру уже сто лет в руках не держал. Хочется поездить, поснимать, и чтоб это было со смыслом. И я смотри что подумал. Есть одна тетка в Абхазии. Живет где-то на отшибе, даже не в деревне, а в своем отдельно стоящем доме, в национальном парке. У нее сад грецких орехов, вокруг косули ходят, зайцы бегают. Мы снимали ее когда-то в девяносто даже не помню каком году. Но тогда шла война, было совсем другое. А теперь я вдруг вспомнил. Если она еще жива, было бы интересно…

— Ну а я при чем?

— Вот — при чем ты! Эта бабушка делала всякие смешные штучки из орехов и ореховой скорлупы. Не для продажи, а так. Тогда нам это не нужно было, а сейчас я подумал: мы с тобой к ней едем, снимаем ее, природу, эти орешки, слушаем ее рассказы о жизни. Это только один сюжет. Потом находим еще какого-нибудь умельца с интересной историей. Едем к нему. Вот и проект. Он не отнимет у тебя много времени — мы будем делать один сюжет в месяц, на съемки вместе с дорогой максимум неделя, а канал заплатит дороже, потому что это живая жизнь, а не говорящие головы с голыми ногами.

Это мои, что ли, ноги кого-то не устраивают? Когда-то с ними все было в порядке.

Я сидела и злилась. Я ведь уже давно твердила этому козлу про своих мастеров с их игрушками и талисманами. Тогда он воротил нос и отговаривался форматом. А сейчас до него доперло, и теперь это проект великого продюсера Брянского, а Катя вроде оруженосца, камеру таскать.

— Камеру ты не поднимешь, она тяжелая, — спокойно сказал Володя.

— Тогда не понимаю, зачем я нужна.

— Затем, что кто-то должен быть в кадре, говорить с человеком, ходить по его дому, брать его поделки в руки. Это твоя экспедиция, вещи для твоего магазина. Мы сделаем мостик от «Шара удачи» к этой программе, и мостиком будешь ты. Мы назовем ее как-нибудь вроде «Путешествие за удачей».

После слов «кто-то должен быть в кадре» я пожалела, что со мной нет какого-нибудь талисманчика из резного камня, какими промышлял один мой поставщик с Севера. За это «кто-то» я бы обязательно залепила Брянскому в глаз чем-нибудь потяжелее. Но то, что он рассказал дальше, мне понравилось. Я не понимала только одного. Вроде как все кончено, меж нами связи нет. Как же мы поедем вдвоем в экспедицию? Будем соблюдать политкорректность, класть посередине обоюдоострый меч? Или?..

Или! Володя посмотрел на меня так, что все вдруг стало ясно. Это был тот же хорошо мне знакомый робкий взгляд неуклюжего валенка, который боится подступиться к изящной вечерней туфельке. Неужели он просто-напросто стеснялся все это время? Но чего? Тогда хотя бы это был лишний вес, а сейчас что?

Я не стала задавать ему вопросов. Если мы поедем куда-то, то времени на разговоры будет более чем достаточно. Я еле удержалась, чтобы не крикнуть: когда едем?

— Так ты согласна? — спросил он, не дождавшись ответа.

Ну и кретин.

— Знаешь, я как-то с девушками не умею. Мне всегда кажется, что им это совершенно не нужно. Не только секс, а вообще — отношения, свидания, асисяй всякий. Нет, есть такие, которым нужно, они замуж хотят и все такое. Но эти мне обычно не нравятся. А есть самостоятельные, независимые, со своими интересами, магазинами. На что я им сдался? На что им вообще мужики? Ну, может быть, для развлечения. Но развлекаться им некогда. Все дела, все бизнес.

Он почти слово в слово повторял то, о чем говорили девки в профилактории. И с чем я, кстати, тогда соглашалась. А сейчас мне хотелось смеяться, потому что эту чушь нес Володька Брянский с его серыми глазами и могучими плечами, обтянутыми брезентовой курткой.

— Тогда мы ездили за город, все было по-другому. Ты была маленькая, беззащитная, и получилось естественно. А потом вернулись, и все по-старому. Ты по своим делам бегаешь, я по своим. Вокруг тебя мужики только рот разевают, а ты их даже не замечаешь. Ну, я и решил, что лучше пешком постою.