Чудные люди верят в чудеса. Воспитанные в благородстве они ищут того же благородства у тех, в ком его нет и быть не может. Они считают, что такие вещи проявляются в крови, а они в крови не проявляются.

Отец человека подумал это и прокомментировал:

– Эти пидоры не понимали, что нужно вести себя тихо. Пришли смотреть - а ты сиди и читай книжечку. Будь бледным, чтобы аристократически. Вежливым. Хрупким, как тростиночка, ведь именно этого от тебя и хотят.

Отца человека понесло. Он заговорил сам с собой горячечно, нервно:

– Иногда я думаю, а если бы я не притворялся, а был самим собой... хотя кто я был в тот момент, я не был самим собой... но если бы я был другим. Не пытался строить из себя херувимчика с иконы. Они бы меня взяли? Они же такие хорошие оказались, а? Школа, университет, всё так идеально было... Хуй в рот. Не взяли бы. Ездили бы дальше по детдомам. Искали бы. И взяли бы кого угодно, но не меня. Круто, что они взяли меня.

Маленькому ребёнку действительно это пошло на пользу, хоть из состояния отстранённости он так более и не выходил, притворяясь диким цветком, возросшим на навозной куче.

Он дрался в школе, зная, что родители придут к её директору с коробкой заграничных конфет или с бутылкой заграничного алкоголя и будут извиняться, говорить благоглупости про искалеченную психику и период реабилитации. Он сбегал из дома, чётко выжидая сутки или двое, и потом позволяя найти себя милиции или всё тем же родителям.

Отец нервничал и хватался за сердце, мать обнимала, поила какао и читала книжки... чудные, право, чудные и чуднЫе были люди. Ими так легко было управлять. Всё шло согласно плану.

– План. Хорошее слово.

Да. На всё-то у него был план.

И даже на первое убийство.

Воображаемый сам себе отец человека воображаемо открыл воображаемые самому себе глаза и обвёл взглядом залу. Люди замолчали и посмотрели на него, всё-таки они тоже были воображаемые и легко следовали за его мыслями, подчинялись желаниям. Все они посмотрели на него, и лица их, раньше невнятные, нечёткие, смазанные, начали обретать различимые даже издали черты. Всё это оказались убитые им в разные моменты жизни. Великое множество, но все одинаковые, восково-чистые и глянцево-стерильные. Все они подняли стаканы, отсалютовали своему убийце и выпили по глотку в честь него.

Отец человека благосклонно кивнул им в ответ, и снова уже хотел было погрузиться в воспоминания, просмаковать первое убийство, женщину, которую он нагнал дождливой ночью и зарезал (как же это было сладко, как же это было приятно, он мог поклясться, что ощущает, как её жизнь протекает у него сквозь пальцы, как её пульс переходит по рукояти ножа, воткнутого в сердце, прямо ему в руку, а из руки в грудь, находит путь к сердцу и гнездится там, даруя силу, которой убитая оказалась недостойна), но теперь уже все снова замолчали по совсем иной причине.

И замолчали не просто все, замолчало само место, не стучали туфли по паркету, не слышалось звона от барной стойки и с кухни. В зале появилась она.

– Дамы и господа...
– таинственно сказал конферансье (его не было в зале, но голос его должен был прозвучать и он прозвучал).
– Выступление начинается.

Выступление началось.

Воображаемый сам себе отец человека воображаемо за...

– Не закрывай глаза, я прошу тебя.

Она пела, но она же, другой частью себя, подошла к отцу человека и присела к нему за столик, а официант быстро наполнил ей бокал шампанским.

– Сейчас так много звёзд, ты так не считаешь?

Отец человека взял стакан с бурбоном и посмотрел в потолок.

– И правда. Очень много звёзд... А я хотел бы забыть.

Господи, как же ты невыносимо прекрасна.

– Забыть меня?
– она рассмеялась и тряхнула длинными светлыми волосами

– Да.

Он больше не мог ничего сказать, а она не хотела ничего говорить, и звучала вокруг них музыка про то, что вокруг много песен, и мечтаний, и, самое главное, звёзд.

Отец человека думал о том, что его жена, давно убитая им, сидящая напротив него, великолепна, идеальна, очень красива, восхитительна...

– Я прошу, хватит.

– Я бы всё равно хотел забыть тебя.

– Я это понимаю... я плохая, да?

– Ты не плохая, просто я...

– Но я же плохая.

Музыка звучала и звучала. Люди вокруг разговаривали о своём. Официанты носились туда и сюда с закусками и выпивкой.

Отец человека и его жена сидели и молчали.

– Ты не плохая.
– в конце концов сказал он ей.

Она улыбнулась, показывая, что не верит, но понимает, и резко сменила тему.

– Как он?