Гвоздя был виден вчера.

Любви моей ты боялся зря, -

Не так я страшно люблю!

Мне было довольно видеть тебя,

Встречать улыбку твою!

И в теплом ветре ловить опять

то скрипок плач, то литавров медь...

А что я с этого буду иметь?..

Того тебе - не понять.

Закончив петь и не услышав хлопков и голосов одобрения, Даша пожала плечами:

– Я предупреждала, что не умею петь.

И тут все захлопали, словно очнулись.

– Все бы так не умели петь, - сказал Виктор. - Но так любить, к сожалению, точно не все так могут. - И тут же поправился.
– Кроме наших жен и невест, разумеется. Катя, твоя очередь. Ты тоже не умеешь петь?

Катя не знала, что ответить. Она действительно никогда не пела одна и тем более на публику, в чем и созналась:

– Даша подтвердит, что перед публикой, как и она, я впервые спела вместе с Андреем, а одна еще ни разу. У Даши очень хорошо получилось, а я бы хотела, чтобы меня поддержал мой муж, если вы не возражаете.

Не услышав возражений, Катя уже другим, чуть высоковатым голосом пропела куплет "Эха любви", вложив в пение все свои чувства, особенно в его концовку "Мы - эхо, мы - эхо, мы долгое эхо друг друга". При повторе куплета к ней присоединился Андрей, нисколько не заглушив ее голос, лишь добавив ему чувственности и краски своим мягким тембром. И все невольно ждали, когда он присоединится в следующем повторе "Мы - нежность друг друга". А в конце песни, не удержавшись, к ним подошли Валера с Дашей и присоединились к повтору куплета "Мы - память, мы - память. Мы - звёздная память друг друга!".

Далее всех покорила своим бронзовым, как у ее бабущки, голосом Полина песней "На Мурманской дороге", исполнив ее совершенно профессионально. Оппонирующая ей мать Валеры задорной песней "Ах, Самара - городок" заставила всех подпевать, что Виктор посчитал плюсом. Совершенной неожиданностью, особенно для самой Любови Петровны, стал триумф ее песни "На закате ходит парень возле дома моего", которую любила петь ее мать. Ей не дали допеть одной даже первый куплет, заглушив хором все остальные строки. Также подпевали и аплодировали матери Даши, спевшей "Каким ты был, таким остался".

Но всех затмил молчаливый Коля исполнением двух донбасских фронтовых песен "Ангелы смерти" и "Не звони мне, мама, на войну". После первой песни о мужестве русских солдат, уверенных в своей победе и в том, что ад не для них, слезы вытирали лишь матери. Вторая песня, исполненная по просьбе всех, была о солдате, который просит мать не звонить ему, чтобы не мешать отбиваться от врагов ("нас на блокпосту осталось трое") и просит ее не спешить его похоронить. Плакать всех заставил припев, который подпевали все:

А хлеба не скошены, подождут до осени,

Будет жизнь хорошая в нашей Новороссии!

Поле пахнет клевером, манит куст смородины,

Мама, ты же знаешь, как люблю я Родину.

Мужественный Коля, испытавший все спетое на себе, тоже не сдержался и, смахнув слезу, потянулся к рюмке. Вместе с ним за победу Новороссии выпили все.

Вернул застолью веселье Валера, спросив у Коли:

– Товарищ прапорщик, можно посмотреть телевизор?

Николай сделал строгое лицо и командно разрешил:

– Можно, только не включать!

Веселья добавил Виктор анекдотом о девочке, поинтересовавшейся у матери, что такое любовь. "Любовь - это один поцелуй, два, три, четыре, пять, - ответила мать.
– А дальше, дальше-то что?
– А дальше четыре поцелуя, три, два, один". В связи с этим выпили за то, чтобы молодожены за столом всю жизнь целовались не меньше пяти раз в день.

Потом были танцы. И опять Любовь Петровна не помнила, когда столько танцевала до упаду и больше всех с зятем. С ним было так интересно разговаривать, он был очень начитанный, знал много стихов не только Есенина и Маяковского, но и Лермонтова и других поэтов девятнадцатого и двадцатых веков. Он прочитал ей "Сердце матери" Дмитрия Кедрина, потрясшее ее, и, узнав, что о нем она услышала впервые, тут же попросил Катю передать ей при первой возможности имевшийся у него томик Дмитрия Кедрина. Ей богу, она могла бы влюбиться в него, встретив его лет двадцать с лишним назад, и вновь порадовалась за дочь, что у нее такой прекрасный муж. А Виктор поразил ее знанием русской истории. Он так увлекательно и убежденно рассказывал об Иване Грозном, как будто все, о чем говорил, произошло на его глазах неделю назад. С Валерой она перекинулась лишь парой слов: он не отходил ни на шаг от Даши. А его отец, уже седеющий и полнеющий, но сохранивший былую привлекательность, даже пытался ухаживать за ней, выпытывая, есть ли у нее муж. Николая, оказавшегося очень стеснительным, она с трудом уговорила напеть ей в сторонке еще две песни о войне в Донбассе. По ее просьбе он написал для нее названия этих песен и пообещал передать ей выпущенные ДНР кассеты с ними. Узнав, что у него двое детей: девочка и мальчик с разницей в два года, - она загорелась желанием купить для них что-нибудь, и успокоилась, узнав у Кати, что он пробудет в Москве еще два дня, чтобы посетить с Галей заказанные отцом музеи. Что ее поразило, все они разговаривали с ней, как с равной, разве что с заметным уважением к ее возрасту. Она была почему-то уверена, что точно так же они вели бы себя, зная, кто она. И она раскрывалась перед ними, как со старыми друзьями. Лишь иногда, в знак хорошего расположения к ним, ее так и тянуло спросить, есть ли у них к ней просьбы.

Андрей и Катя проводили ее до места встречи и из-за угла и понаблюдали, как уже ожидавший ее водитель помог ей сесть в машину. Такой веселой тот еще не видел хозяйку. Она соврала, что была на встрече с ветеранами войн и пыталась спеть "А хлеба не скошены, подождут до осени".

Волков прямо-таки страдал, как от чесотки, не зная, как спросить жену, знает ли она, что обожаемый ею жених дочери опять лежит полутрупом и на этот раз вряд ли очнется. Два дня он мучился, все-таки не выдержал и спросил, на выходе из кухни после ужина: