Даже почитать нечего. Из книг только медицинские справочники, от которых у меня сводило челюсти. Я бы что-нибудь в охотку прочитал по психиатрии, учитывая близкое будущее знакомство с мозголомами в госпитале ВВС, но нет такого. Оставалось только дурью маяться, что я терпеть не могу.

Выключил свет. Поднял штору светомаскировки. Открыл форточку и стал курить. Накурившись, разделся и лег в Ленкину кровать.

Н-н-н-н… да, это не мой полуторный матрац на медных пружинах.

Довольно быстро, пригревшись, заснул.

Проснулся от прикосновения прохладного тела женщины.

Сразу стало жутко неудобно и тесно. А от стены, к которой меня прижали, веяло холодом.

— Знаешь что? — сказал я, пытаясь быть доброжелательным. — Утром возьмёшь у меня запасные ключи. И переезжай ко мне.

— Арик, мы только с детьми спешить не будем. Ладно? — согласилась Ленка, приласкивась.

А что? Как бабы говорят: ''хер на хер менять, только время терять''. В постели мы идеально подходим друг другу. И как я понял вчера: зрелая женщина это вам не девочка-подросток, которая не умеет еще доставить мужчине наслаждение и берет только юностью и свежестью. А то, что Ленка медицинский робот, так у каждого свои недостатки. Надо учитывать еще то, что она пробилась-то с социального дна только такой вот упёртой целеустремленностью. Уважать надо. Тем более не собирается она меня на себе женить. Ну, разве что в дальней перспективе…

А поза ''на боку'' оказалась вполне даже неплоха. И удовлетворённая врачиха быстро умотала дальше дежурить. Так, что мне удалось выспаться, несмотря на узость и жесткость койки.

Следующие две недели я ездил в Сокольники как на работу. От госпитализации отказался — нечего чужое койко-место занимать. Тем более, что паёк опять получил натурой, после того как сдал отпускной лист в кадры ВВС.

Утром пешком спускался по улице Горького до Манежной площади. На метро добирался до Сокольников. А там еще трамваем четыре остановки. И пешком по дикому парку. Во второй половине дня в обратном порядке.

В госпитале ВВС я ходил по кабинетам, сидел в очередях, сдавал анализы. Меня простукивали, просвечивали, вертели во все стороны, словно готовили в отряд космонавтов (вспомнить бы еще, что такое ''космонавты''?). А мозголомы как всегда желали странного. При этом врачи что-то неразборчиво писали в мою толстую уже историю болезни, но ничего мне не говорили. И это слегка нервировало.

А вот вечера были свободны. Гуляли с Ленкой, когда она не дежурила, по вечерней весенней Москве. По бульварам. Вдыхали вкусный весенний воздух. Даже в парк Горького добрались в выходной — посмотреть выставку трофейной техники. Ленка нашла там табличку с моей фамилией, и я увидел бомбер, который таранил Фрейдсон. Точнее, что от него осталось.

Неугомонная Костикова нашла в парке ''холодного'' фотографа и заставила меня у останков этого бомбардировщика сфотографироваться.

— Матери фотку вышлешь, — убеждала. — Если самому — на память, такая не нужна.

А ночью… Ночами у нас как бы медовый месяц настал.

Но война войной, а обед по расписанию. Половину денежного аттестата я перевел Лизе, как то и обещал матери в день отлёта. Ленка знала, что у меня скоро будет ребенок в Салехарде. Сам ей об этом сказал. Но отнеслась она к этому спокойно.

— Если мужик кобелино, то это на всю жизнь, — смеётся.

Жизнь пошла практически семейная. Готовка на мне. Стирка на ней. Ленка действительно енот-полоскун. Пришлось вешать дополнительные веревки в ванной.

Но свои вещи она ко мне перевезла только через две недели плотной совместной жизни.

Культуртрегерской программы по моей задумке не получилась. Третьяковка и большинство столичных музеев находились в эвакуации. Зато в подвале моего дома работал цыганский театр ''Ромэн''. И один вечер мы с Ленкой провели там.

С билетами помогла комендантша. Так как я хотел на сборный концерт, а не на ''серьезную'' пьесу, которые тут ставил знаменитый Михаил Яншин. А концертные билеты неожиданно оказались в дефиците.

А вообще было удобно. Не одеваясь в верхнюю одежду, не связываясь с гардеробом, просто спуститься в подвал и всё.

Ленка опять пошла в форме, сделав исключение только для туфелек и тонких чулок. Возможно, у нее и не было приличного платья для похода в театр. Я не стал копаться в женских комплексах.

Она так гордилась моими наградами, словно мы их вместе заработали. И еще тем, что она военный врач.

Посмотрев в большое зеркало театрального холла, я вынужден был констатировать, что мы красивая пара. Именно в форме. Синий низ, зелёный верх. Молодые, стройные, утянутые ремнями.

Буфет театральный был бедный, но шампанское наличествовало.

Обратно, когда поднимались по лестницам, Ленка всю дорогу пела понравившейся ей цыганский романс.