— Я тебя направляю в Баку, принимать американские самолёты. Я помню тебя по войне с белофиннами. Ты хороший разведчик, наблюдательный и памятливый. В общении с союзниками это пригодится.

— Товарищ генерал, зачем мне тёплое место у моря, если у меня только одно желание: фашистов бить. В тылу скучно. Это я в отпуске осознал.

— Место, капитан, это не тёплое, а жаркое. Как по окружающей температуре, так и по отношениям с союзниками. Жестче с ними надо. Ты идеально подходишь. И по воинскому званию, и по наградам, и по партийности. Да и что греха таить — по национальности. Понятно?

— Понятно.

— Ну, раз понятно, то свободен, — напутствовал меня Новиков.

Я развернулся и пошел к дверям кабинета, но был остановлен командующим.

— И это… должность там подполковничья, — подсластил он пилюлю.

Выйдя на улицу, я обогнул здание Народного комиссариата обороны, занимавшее целый городской квартал, и прогулочным шагом вышел с обратной стороны этой громадины к знакомому Бюро пропусков Главного политуправления.

— Товарища Мехлиса сейчас нет в Москве, — ответил мне в маленькое застеклённое окошечко младший политрук.

— А товарищ Щербаков?

— По какому вопросу?

— По личному.

— Товарищ капитан, вы же понимаете, чтобы беспокоить таких людей, надо иметь веское основание, — ехидно улыбается местный Цербер.

В ответ я вынул пистолет.

Политрук ощутимо напрягся, даже побледнел.

Я перехватил пистолет за ствол, чтобы была видна рукоять.

— Расслабьтесь и прочитайте, что написано на наградной табличке, — предложил я.

Внутрь меня не пустили, но вызвали ко мне начальника секретариата Мехлиса.

Спустившийся по лестнице старший батальонный комиссар, внимательно меня выслушал и посоветовал.

— Товарища Щербакова сегодня здесь не будет. Попробуйте поймать его либо в Совинформбюро, либо в Московском горкоме партии на Старой площади.

В МГК партии я попал по предъявлению партбилета. Вот так вот простенько и со вкусом. Никаких особых пропусков. И на входе простой милиционер.

Щербаков был на месте и принял меня, не заставляя долго ждать в приёмной.

— О! На ловца и зверь бежит. Я тут тебя не один раз вспомнил. Садись. Чай будешь? — радушный хозяин кабинета пожал мне руку.

Чай с лимоном, сахаром и неистребимыми в Москве сушками принесла непосредственно технический секретарь Щербакова — строгая дама лет сорока пяти в мужском пиджаке, про которую так и хочется сказать ''товарищ''. Для полноценного образа ей не хватало заломленной папиросы в углу рта.

— Товарищ Фрейдсон, опираясь на вашу судьбу, мы собрали по столичным госпиталям три десятка подобных вам лётчиков-командиров и создали при Высшей партийной школе шестимесячные курсы комиссаров полков. Авиационных полков. Они уже месяц как учатся. Так, что если у вас с врачами всё по-прежнему, то предлагаю вам присоединиться к ним.

— Те же яйца, вид в профиль, — отвечаю. — Новиков предлагает мне Баку и тесное общение с союзниками. Вы — учёбу. Что там, что тут — тыл. А я напросился к вам на приём в надежде, что вы поможете мне попасть на фронт.

— Я и предлагаю вам фронт, — Щербаков снял и протер очки куском замши. — Но через пять месяцев. Вы же должны обучиться методам партийно-политической работы, иначе какой из вас будет политработник? После окончания курсов получите направление на фронт в авиационный полк комиссаром. И соответственно переаттестация будет на политическое звание. А миссии в Тегеране и Баку даже не входят в список частей действующей армии. По большому счёту, все военно-дипломатические миссии — это тупик. До конца войны оттуда не вырваться.

— Товарищ Щербаков, разве будет пользоваться уважением у летчиков нелетающий комиссар?

— А где нам на все полки взять летающих комиссаров? — выставил свой аргумент крупный партийный деятель. — И до войны многие комиссары имели квалификацию только лётчика-наблюдателя. Считай — пассажира. А сейчас авиаполков стало намного больше, чем было до войны. Приходится партийных работников с гражданки задействовать. Ну и сам посуди: для летчиков-сержантов, коих сейчас большинство, разве не авторитет капитан ВВС, сбивший девятнадцать самолетов, герой Союза?

— Но не все же герои.

— Не все… Один ты. Но из бывших истребителей никого нет со счетом меньше пяти сбитых машин. У двоих только по три. А из бывших бомбардировщиков — лиц, имеющих менее двадцати пяти боевых вылетов. А по новому положению за сто боевых вылетов бомберам положено героя давать. Так что, товарищ Фрейдсон, если вы согласны на мое предложение, то вот вам бумага, ручка и чернильница: пишите заявление.

— Что писать? — спрашиваю.

Щербаков диктует.

— Первому секретарю МГК ВКП(б) товарищу Щербакову. Заявление. Прошу вас направить меня на курсы комиссаров авиаполков при ВПШ ЦК ВКП(б) в виду того, что врачи запретили мне летать по состоянию здоровья. Подпись: Герой Советского Союза капитан ВВС Фрейдсон и инициалы не забудьте. Партийный билет номер… спишете со своего билета. И сегодняшняя дата.