Подходили праздники Рождества; у кузнеца и старосты деревни продолжались приготовления к свадьбе; в том и в другом доме сидели бродячие портные и шили обновы; у невесты собирались красные девицы, пели песни и усердно старались утешать Степаниду, которая все плакала в утайку от отца и матери.

– Будет тебе слезы-то лить, – не на чужую сторону отдают, говорили ей девицы.

– Ах, подружки мои, не о том я плачу, отдают меня за нелюбимого, парня некрасивого, засушит он мою молодость, – рыдая, отвечала им невеста.

– Ничего, поживётся и полюбится он тебе, молодец он скромный, не взбалмошный какой, да и семья небольшая, убеждали Степаниду подруги.

– Не за него бы мне идти, урод он, вот что.

– За кого же тебе хотелось? – пристали к ней девицы.

Степанида, вместо ответа, снова заплакала; её белая грудь волновалась, в голове бродили мысли о том приказчике, который был у них в гостях с урядником из Тагильского завода. Полюбился он ей, но увы! – «не суждено, знать, быть, красной девице за ним замужем», думала она и плакала.

В избу вошёл староста. Девицы приумолкли, Степанида не поднимала на отца заплаканных глаз.

– Что вы, девки, присмирели, хоть бы песенку какую спели, – сказал он, остановившись посредине избы.

– Пели, да замолкли, отвечали какие побойчее.

– А ты, Степанида, что голову-то повесила? или опять слезы? Дёшевы, знать, они у тебя? обратился он к своей дочке.

– Как же ей не плакать? Замуж, ведь, отдают, – сказала одна из подруг невесты, чернобровая вострушка.

– Ты, Анютка, молчи, тебя не спрашивают, – сурово заметил старик.

– Не спрашивают – а если б спросили, я бы сказала, – отчего она плачет.

– Много ты знаешь! Все вы такие: как замуж, так и реветь начнёте.

– Ну, не всегда! Кто плачет, а кто и радуется. За немилого выходить кому охота! – ввернула другая.

– Да, разве, она за немилого у меня идёт?

– А то что ж? – заголосили девицы.

– Небось, сама выбрала.

– Спроси-ка-сь сам её, если нам не веришь.

Староста подошёл к своей дочке, поднял ей рукою голову и спросил:

– Говори: насильно, что ли, я тебя выдаю?

– Батюшка, пожалей меня, не выдавай за сына кузнеца, не люб он мне.

– Вот-те на!… Это что такое? – притопнув ногой, закричал старик.

– Отдай ты меня за того приказчика, который за меня сватался, – упав перед отцом на колени, говорила Степанида.

– Уж не околдовал ли он тебя? Да что в нем хорошего? Нет, не бывать тому! Ты, девка, не дури, не срами моей седой головы; за кого я порешил, за того и выдам.

– Батюшка, не жить мне за ним, руки на себя наложу! – вскрикнула Степанида и, залившись слезами, склонилась головою на стол.

– Вон отсюда! Это вы ей все наговорили, – затопотал староста на подруг невесты.

– Уйдёмте, девушки, он, пожалуй, и прибьёт нас; вишь какой, дочки не жалеет, а мы для него ничего не значим, – сказала Анюта, накидывая на себя шубку.

Вошла мать невесты, обвела кругом глазами и спросила у старика:

– Ты что их здесь пугаешь?

– Кто их пугает? они раздор вносят… Вон их из моей горницы! – горячился мироед.

– Не твоё дело, ступай отсюда, – накинулась на него старуха, подошла к Степаниде и спросила:

– Что такое случилось?

– Ничего, матушка, – отвечала та, утирая кисейным рукавом слезы.

Старик плюнул, выругался и вышел. Старуха начала успокаивать дочку и упросила девушек остаться.

– Из-за чего дело-то вышло? – спросила она у них.

– А из-за того, что дочку-то свою вы погубить хотите, – заговорили девицы.

– Что вы, не ума ли рехнулись? – покачивая головой, вымолвила старостиха.

– Мы-то ничего, а вы из ума выжили, – выскочив вперёд, напустилась на неё Анюта.

– Не слушай ты их, моё солнышко, родители тебе зла не пожелают, – обратилась старостиха к дочке.

– Матушка, я ведаю, что ты меня жалеешь; не отдавай ты меня за кузнецова сына, – противен он мне.

– Голубка ты моя неразумная, за кого же я тебя выдам?

– Матушка, не губи меня, отдай за приказчика.

– Это что ещё за притча такая? За какого приказчика?

– За того самого, который у вас с урядником в гостях был, – ответили за Степаниду подруги.

– Ни за что! Отдам ли я её на чужую сторону? Вот чего не бывать, так не бывать.