На следующее утро, шестого июля, в пять часов утра мы вошли в воду пролива и поплыли на восток. Море было необыкновенно спокойным, воздух – тихим, а вода – теплой. Мы не торопились, однако первое время плыли очень быстро и не заметили, как попали в сильное течение, оно подхватило нас и стало заметно относить на юг, к Черному морю. Чтобы не потерять направление, нам пришлось сменить ориентиры, что тут же вывело нас из состояния спешки, возникшей помимо нашей воли, в результате желания поскорее отправиться в долгожданное путешествие и ощутить радость утреннего купания в море.

Между тем солнце, скрытое где-то за проливом, все гуще окрашивало небо в багровые тона, словно нагревало гигантскую металлическую плиту, а та плавилась и сливала в воду жидкий огонь, который бушевал вокруг нас и простирался до горизонта. Никогда до этого я не видел столько водного пространства, окрашенного в цвет раскаленного железа! Казалось, что весь мир полыхает и искрится, и сами мы, будто огненные призраки, движемся в бушующем океане огня. Я был удивлен и восхищен, у меня вдруг возникло чувство, что я приобщился к великой тайне мироздания, и это было высшим наслаждением.

Наконец из-за горизонта выкатился красный шар солнца и начал стремительно уменьшаться, становясь все ярче и ослепительнее. Вот его лучи уже бьют в глаза, от них хочется поскорее избавиться, спрятаться в какое-нибудь укрытие, но сделать это просто невозможно! Вскоре мы находим спасительное решение: сначала плыву с закрытыми глазами я, а Галина Матвеевна поддерживает заданное направление, потом меняемся ролями. До этого мы много разговаривали, а тут притихли и молча гребем в синхронном ритме.

Так прошло больше часа. Солнце поднялось немного выше «прямого попадания в глаза», немного отклонилось влево и уже не мешало рассмотреть косу более подробно. Наш дальний ориентир – плоский холм – исчез, и вместо него в поле зрения появились два домика, находящиеся в стороне от большого поселка. Наверное, это были «сараи» – самые последние постройки перед пустынной косой, – это о них говорила тетя Вера. Возле «сараев», уверяла она, есть несколько колодцев, в которых круглый год сохраняется пресная вода. Мы взяли направление правее домиков, и они постепенно стали удаляться.

Солнечные лучи припекали все сильнее, заставляя нас периодически погружаться с головой в воду, чтобы охладить нагревшиеся макушки. Скоро от таких процедур у меня начало стягивать кожу лица, но это неприятное ощущение постепенно забылось под влиянием нового, более сильного воздействия, вызванного полосчатым изменением температуры воды. Мы то заплывали в ледяной поток, то снова попадали в теплый, – от таких резких перемен мне становилось неуютно, я никак не мог приспособиться к пестрому калейдоскопу тепла и холода и чувствовал, как неприятная прохлада все глубже и глубже проникает в мое тело. Самое лучшее, что я мог придумать, это спросить у учительницы географии, откуда появилась такая чертополосица.

– Наверно, – ответила неуверенно она, – наши два моря имеют неодинаковый температурный режим. Азовское море мелкое, оно прогревается быстрее, а у Черного – тепло поглощается бездной. В проливе вода не успевает смешиваться и течет разно нагретыми струями.

– Но ведь в Черном море вода сама по себе теплая! – сказал я, вспомнив, как хорошо нам было подолгу плавать у Южного берега Крыма.

– Ты прав. Пожалуй, я наврала. Но меня осенила другая мысль, и я тебе попробую изложить ее по порядку. Скорее всего, в этом виновато только Азовское море, а еще вернее – холодная вода реки Кубани, впадающей в Азовское море и постоянно пополняющейся за счет ледников Кавказских гор. Ее ледяные струи опускаются на дно почти пресноводного бассейна, коим является Азовское море, и устремляются к проливу, образуя подводное течение. Прикрытая, как одеялом, слоем теплой донской воды, кубанская вода долгое время сохраняет относительно низкую температуру даже под палящим солнцем. Со временем она заполняет донные впадины, поднимается до желоба Керченского пролива, а затем перетекает в Черное море. Сначала теплые и холодные струи разделяются по вертикали и движутся по проливу в виде самостоятельных потоков, внизу – холодный, вверху – теплый. Но постепенно в узком проливе течение ускоряется, появляются завихрения, и струи начинают интенсивно смешиваться, разделяться на более мелкие, в результате чего создается та чертополосица, которую мы, видимо, и пересекаем в настоящее время.

– А какими ледниками питается Кубань?

– Теми, что формируются у Эльбруса.

– Не правда ли, удивительно: быть в Крыму и мерзнуть в ледяной воде, стекающей с крыши Европы!

– Ты замерз? – настороженно спросила учительница.

– Нет, но, по-моему, сейчас слишком долго тянется «Лабрадор»! – ответил я, все еще надеясь, что холодное течение вот-вот закончится.

Однако ледяная вода, будто назло мне, разверзлась безбрежной рекой. Минут двадцать я терпел этот нарастающий холод, но он пробирал до самых костей, от него деревенели мышцы, и ощущать его становилось невыносимо больно и страшно. Я начал делать быстрые движения в надежде хоть чуточку согреться изнутри. Куда там! Вместо облегчения появился панический страх перед судорогой, о которой слышал, будто она хватает человека смертельной хваткой, сковывает движения, и несчастный камнем идет ко дну.

На миг я представил себя синим мертвецом, и это меня спасло: я рванул вперед, заработав конечностями, словно мельничными крыльями. Так, со скоростью не меньше ста метров в минуту, я плыл до полного изнеможения. Быстрое плавание на некоторое время вывело меня из панического страха и дало возможность даже чуть-чуть согреться. Сердце мое трепетало от перенапряжения, оно гнало густую кровь по венам, но я чувствовал, что моего внутреннего тепла скоро не хватит, чтобы ее разогревать, она застынет как холодец, и тогда мое сердце остановится!