– На тот случай, если я начну мерзнуть?

– Ты уже не будешь мерзнуть, потому что мы быстро переплывем «Лабрадор», а потом весь путь будем нежиться в теплой водичке. Так сколько я насчитала?

– Четыре часа.

– Прекрасно! До двух часов объявляем себе отдых.

– А сколько сейчас?

– Начало одиннадцатого.

– Так я иду за дровами!

– И поскорее возвращайся!

Я пошел на юг и стал искать глазами хоть какую-нибудь щепку, но повсюду виднелись голые холмы. Уже через сто метров стало ясно, что наш островок только кажется однообразной песчаной насыпью. На самом деле, если внимательно присмотреться, повсюду можно было заметить припорошенные песком предметы. Сначала я обнаружил торчавший из земли нос полуразрушенного катера, старую покрышку и какие-то металлические обломки, но ни досок, ни бревен не попадалось.

Шагов через двести заметил синеватые полоски и ринулся к ним. Это были обломки деревянной шлюпки, но ее крепкие доски уходили веером в грунт. Моих сил хватило только на то, чтобы сделать небольшую выемку и вытащить крошечный обломок – остальное прочно засосал влажный песок. Я начал его интенсивно разгребать и вдруг увидел рядом деревянный ящик. Разломать его не составило труда – это были уже настоящие дрова. Потом я обнаружил деревянный плот. Его, видимо, прибило к косе недавно, потому что на настиле из чистых досок лежали совсем новенькие, туго набитые мешки. Я осмотрелся по сторонам в поисках хозяина плота. Но кругом простирался пустынный берег, и только вдали виднелась фигура учительницы. Мешки были зашиты прочными нитками – мне не удалось их ни разорвать, ни перекусить. Я вспомнил, что возле обломков шлюпки видел толстую ржавую проволоку, сходил туда и без особых усилий изготовил хороший пруток. В мешках под засохшим слоем теста оказалась мука. Я разломал настил, собрал охапку досок, взял горсть муки и пошел на нашу стоянку. Уже около нее мне попались добела отшлифованные песком корневища, которые я не заметил, когда проходил мимо них в первый раз. «Вероятно, их принесли сюда холодные воды Кубани», – подумал я, и мне стало приятно оттого, что подтвердились слова учительницы, связавшей тепловой режим Керченского пролива с влиянием реки, стекающей с кавказских ледников.

Галина Матвеевна привела в порядок наши вещи и уже успела наполнить котелок большими кусками рыбы. Она неимоверно обрадовалась моим находкам, а я быстро развел костер и побежал вновь за проволокой для изготовления подставки под котелок.

Наверное, нет вкуснее рыбы, чем крупная камбала! Мясо у нее белое, сочное и сладкое, оно тает во рту, и съесть его можно бесконечное множество. Сначала мы опустошили подряд три котелка вареной рыбы, потом жарили спинку и плавники, а под конец умудрились нанизать крупные куски на проволоку и запечь на углях.

Отставив в сторонку консервные банки с бычками в томатном соусе и все остальное, мы пировали, насыщаясь деликатесной рыбой, до тех пор, пока не почувствовали жажду (при этом была съедена всего третья часть одной рыбины), и принялись за чай. Что касается второй камбалы, то мы решили подарить ее Майе и тете Вере, которые терпеливо и с надеждой ждали нашего возвращения в Синягино. Но Галина Матвеевна на этом не успокоилась и принялась запекать в тесте оставшиеся кусочки мяса, сказав, что потом упакует их в освободившуюся тару и угостит Майю.

Наша стоянка показалась нам самым дивным местом на свете – не хотелось даже думать о возвращении домой, поэтому мы оставались на чудном желтом острове столько, сколько позволяло наше время.

Обратный путь оказался намного легче, хотя тяжелая камбала, привязанная проволокой к моему поясу, порядком тормозила продвижение вперед, а солнце еще целый час беспощадно слепило глаза…

В Синягино нас встречали как героев и преподнесли в честь удачного плавания по чарке вина. На следующий день мы снова встали в пять часов утра, чтобы успеть на севастопольский автобус, который отправлялся в начале седьмого. Мы были счастливыми и окрыленными (может, поэтому нам достались в автобусе хорошие места?), до самого приезда домой щебетали, как влюбленные, и то и дело возвращались к эпизодам из нашего «большого плавания». Тогда нам казалось, что переплыть Керченский пролив так же легко и просто, как речку Кучук-Карасу, и что на нашем пути нет преград для покорения Берингова пролива и даже Ла-Манша. Мы строили грандиозные планы, которые, увы, нам вместе не довелось осуществить.

На «Очки», нашу любимую речную купальню, часто приходили взрослые, и мы, ребята, с упоением слушали их разговоры. Однажды кудрявый киномеханик Женя весьма убедительно рассказал, как он глушил рыбу артиллерийскими снарядами. Для этого, оказывается, достаточно отвинтить у снаряда головку, слегка расковырять верхний слой тола, поджечь его, завинтить головку обратно и бросить снаряд в воду. Через десять-пятнадцать минут он взрывается – и только успевай собирать оглушенных сазанов и красноперок.

Боеприпасов, как, впрочем, и рыбы в речке, у нас в то время было предостаточно, а вот настоящих способов, как их взрывать, я не знал, поэтому Женин рассказ меня не только заинтриговал, но и обескуражил своей простотой. Я давно мечтал научиться подрывному делу – боеприпасы притягивали магнитом, но хороших наставников среди сверстников не было, а взрослые относились враждебно ко всякого рода взрывам, которые проводили пацаны.

Свое желание взрывать я удовлетворял тем, что бросал мины в костер, однако этот способ был ненадежным, неуправляемым и опасным, особенно для посторонних, которых почему-то всегда привлекал дым. Конечно, я пытался усовершенствовать взрывание с помощью костра: мину или снаряд укладывал в жар, а не в едва разгоревшийся огонь, на пол-оборота отвинчивал взрыватель, рядом с большой миной укладывал малые снаряды от крупнокалиберных авиационных пушек или заклепанную гильзу с порохом. Но «хороший» взрыв удавался редко. Чаще приходилось долго ждать и нервничать – а вдруг посторонний человек появится в зоне поражения, пока горит костер и разогревается до критической температуры мина?

Мой страх усиливался тем, что за мной следил председатель сельсовета, который знал мои наклонности и давно хотел поймать меня на месте преступления. Бывало, из корпуса мины начинал выплавляться и гореть черным дымом тол, и тогда вместо маскировки получался жуткий сигнал о готовящемся взрыве или поджоге. При таком явлении я начинал бегать вокруг проклятой дымовой завесы, чтобы не только вовремя предупредить, но и вовремя скрыться, если предупреждаемым окажется взрослый. Одновременно я искал и испытывал другие способы, как заставить послушно взрываться не только снаряды, но и извлеченное из них вещество. Я знал, что тол взрывается от запала, но действующих ударных механизмов, с помощью которых можно было взрывать их без разведения костра, у меня не было. Взрыватели от мин и снарядов для этого не годились, а разбирать и ковырять старые запалы, чтобы соорудить что-то свое, я не хотел, так как знал опасность этого занятия. Поэтому вначале я пошел по наиболее известному и доступному пути создания взрывателя, действующего на принципе самопала.