Шрифт:
— Нет. — Он был таким, какой есть, но она забеспокоилась. Его ответы ни в чем ее не убедили. Она не отдалялась от него. — Значит, ты со многими спал?
Каждая мышца в его теле напряглась. Его сердце под ее щекой бешено забилось.
— С несколькими.
— С Лорен?
Он убрал с нее руку и провел ею по лицу.
— Я не буду об этом говорить. Точно так же, как я никогда не буду говорить с другими людьми о нас с тобой.
Значит, это было «да». Конечно, она ревновала, и внезапно почувствовала себя настолько застенчивой, что захотелось кричать. Лорен была великолепной, совершенной, сильной. А кем была Мэри Энн? Во всем неполноценной, опасной для его здоровья и благополучия.
— Я твой первый человек? Как твоя девушка, я имею в виду.
— Да.
Значит, она была ему в новинку?
— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал он и перекатился на нее. Он придавил ее своим весом, и ей… это понравилось. — Твоя аура печального, очень депрессивного цвета. Ты думаешь, что значишь для меня меньше, чем остальные. Что ты, так или иначе, менее значительна.
Его мнение не имеет значения. Если они переживут проклятие — а так оно и будет, она не могла верить ни во что другое — она собиралась порвать с ним, напомнила она себе.
— Просто скажем, я не совсем уверена, что именно ты нашел во мне.
— Мы уже обсуждали это. Я считаю тебя красавицей… — Он поцеловал ее ухо нежно и ласково.
Она затрепетала.
— Красота увядает.
— Я считаю тебя умной. — Еще один поцелуй, на этот раз в подбородок.
И снова дрожь по телу.
— Я могу сойти с ума. — И возможно, она была близка к этому уже сейчас.
— Я считаю тебя смелой. — Еще один поцелуй, другой, третий, на этот раз под нижней губой.
Дрожь… дрожь…
— Многие девушки смелые.
— Я вижу пару карих глаз, которые смотрят на мир с завидной смесью невинности и оптимизма. Когда эти же самые глаза переключаются на меня, то становятся ласковыми и загораются одновременно, невинность смешивается с греховностью, и со мной что-то происходит. — Затем он поцеловал ее в губы, скользнув языком, быстро пробуя ее на вкус. — А что ты видишь во мне?
Его слова… они опьяняли, были восхитительны и внезапно стали необходимыми как воздух. И неважно, что принесет им будущее.
Их взгляды встретились, он обхватил ее виски руками, заключив ее в клетку, и ждал.
Кислород как-то просочился в ее легкие, и она сказала:
— Я вижу самого сексуального парня среди живущих, — и потянулась вверх, чтобы поцеловать его в челюсть.
Он покачал головой.
— Кто-то мудрый сказал мне однажды, что внешность увядает.
Значит, роли поменялись, не так ли? Она чуть не усмехнулась.
— Я вижу самого остроумного человека, с которым когда-либо сталкивалась. — Она поцеловала его в подбородок.
— Чувство юмора субъективно.
— Я вижу силу. — Она поцеловала чуть ниже губы.
— Один звонкий «щелк» в спине, и я буду бесполезен.
— Я вижу… парня, который тысячу раз встанет между мной и моими врагами и тысячу раз умрет, чтобы уберечь меня от малейшей царапинки. — Правда. — Я вижу парня, который знает, что мне нужно, еще до того, как об этом узнаю я, а потом наслаждается, преподнося мне это. — Еще одна правда.
Она нежно прижалась губами к его губам в поцелуе.
Он не спешил отвечать, но она не мешкала. Она прижалась к нему губами раз, потом другой, пока он не приоткрыл рот, тогда она открыла свой, и их языки переплелись, исследуя друг друга. Он был крупнее в сравнении с ней, но не подавлял ее. Чувствовать его было по-настоящему приятно. Ее рукам было где разгуляться по его спине, сминая и массируя.
Его руки тоже блуждали, и вскоре с обоих были скинуты футболки, обнажив разгоряченную кожу. Ничто и никогда не было так приятно. Во рту был его вкус, и даже каким-то образом в крови, еще больше возбуждая ее. И все это время его руки были такими же горячими, нежными и сильными.
Они стонали, ловя дыхание друг друга. Она хваталась за него, не в силах больше сжимать и мять. Если бы он был человеком, она бы боялась причинить ему боль, но казалось, ему нравится все, что она делала — каждое ее новое, неопытное прикосновение, потому что он постоянно одобрительно урчал.
На мгновение его пальцы заигрались с джинсами у нее на талии. Ее кожу щекотало, и она выгнулась, стремясь к большему, но он напрягся, зарычав — и на этот раз не одобрительно, а от… боли?
— Мы должны остановиться, — сказал он отрывисто.