Мы вышли с Робертом на улицу покурить, но было холодно, и мы быстро вернулись. Народ веселился. Иры не было. "Наверное, вышла в туалет", - подумалось мне. За нашим столом было весело. Все наперебой рассказывали анекдоты. Я поглядывал на часы - Иры уже не было с полчаса. Наконец пришла и тут же стала всем разливать. Где и с кем была? Робик все видел и все понимал.

– Не злись, старик, ей просто весело, ведь Новый год, - пытался он меня успокоить.

Я молчал. Тут Ира встала и села на колени к Роберту. Посмеялась, пощебетала и уселась на колени к Юре Брилинскому. Посидела немного и уселась к Боде Ступке. Кроме нее, никто ни к кому на колени не прыгал. Мое улыбающееся лицо не соответствовало той буре, которая бушевала в моей груди. Сейчас я ее ненавидел. Она вела себя так, как будто меня рядом не было. Я сказал Роберту, что сейчас уйду один, без нее. Он посоветовал не усугублять:

– Придете домой - разберетесь.

В груди клокотало. Решил выйти на улицу покурить и "проветрить мозги". Когда я вернулся, Ира выплясывала с кем-то посреди зала.

– Хочешь, зайдем в театр?
– предложил Робик.

– Зачем?

– Увидишь!

– Идем, мне все равно.

Наклонившись к Наташе, Робик что-то ей шепнул и взял со стола бутылку вина. Она улыбнулась, одобрительно кивнула.

До театра две минуты хода. Подошли к служебному входу. Робик постучал, и через пару минут показался заспанный вахтер:

– Чого треба?

– Привет, Иван. Мы хотим зайти ненадолго в оркестровую яму, - сказал Робик, вручая вахтеру бутылку вина.
– З Новым роком!

Тот глянул на бутылку, на нас.

– Идить, но не на довго.

Мы пробрались в полутьме в оркестровую яму.

– Вот!
– показал Робик на инструмент.

Это была фисгармония с двумя ножными педалями для подачи воздуха. Я никогда не играл на таком. Сел, попробовал. Было интересно. В большом ночном и пустом зале зазвучал орган.

– Знаешь "Гори, гори моя звезда"?
– спросил Робик.

– Конечно! Поехали!

Он запел приятным лирическим баритоном. Потом спел "Ямщик, не гони лошадей". Я поиграл сам. Он спел еще пару песен.

В оркестровой яме мы пробыли более часа. Я был признателен Робику за то, что он притащил меня сюда.

Когда мы вернулись, было уже четыре часа утра. Многие ушли. Ира сидела с Наташей, заложив ногу за ногу, и курила. Увидела меня, спокойно посмотрела, ничего не спросила и продолжала курить. Я почувствовал себя каким-то ненужным. В пять утра пошли домой. Спать легли, отвернувшись каждый в свою сторону.

Утром проснулись в одиннадцать.

– Сварить кофе?
– буднично спросила Ира.

Я молчал.

– Ты что, со мной не разговариваешь?

Молчу.

– Ну и не надо! А мне надо!
– повела жена плечом и пошла варить кофе.

Кофе выпили, пошли к маме за Виталиком. К часу должны быть в театре на утреннике для детей сотрудников. Сынок спел "Ой, дубочки-дубки" и получил подарок от Деда Мороза. Дома у родителей я положил под елку большой железный конструктор. К трем часам мама ожидала нас к праздничному обеду. Как всегда, было очень вкусно. Посидели, с удовольствием, поели салат оливье, распили бутылку шампанского. Виталька, развесив бульдожьи щечки, усердно пыхтел над конструктором.

Лёне скоро должно было стукнуть двадцать. Он учился на втором курсе музыкального училища. Поступал два года подряд, занимался усердно. В первый раз не взяли. Пришлось маме, как и за меня, забашлять. На этот раз мама пошла к начальнику городского отдела культуры Витошинскому. Когда она положила конверт на стол, начальник привстал со стула:

– Вы это что?! Взятку даете?!

На что мама спокойно ответила:

– В этом кабинете вы, я и этот портрет Ленина.

Начальник медленно сел. Улыбнулся маме:

– Идите!

Конверт остался на столе.

Лёню приняли. Хорошо, что папа играл в ресторане, плюс мамина экономия - было чем забашлять.

Папа рассказал смешной случай. Как-то он играл еврейскую свадьбу. Дело шло к концу, и музыканты могли наконец передохнуть. Квартира была многокомнатной. Папа пошел искать туалет и случайно открыл дверь в комнату, в которой на столах стояли торты. В комнате полумрак, никого нет. Папа приблизился к столу и осторожно взял кусочек торта с кремом. Только открыл рот, как дверь открылась и вошла хозяйка. Растерявшись, папа успел спрятать кусок торта под пиджак, под мышку.

– Извините, извините, - залепетал он, - я искал туалет и... вот... не туда попал.

Бочком, с прижатой к туловищу рукой, с раздавленным тортом, пошел в туалет приводить себя в порядок.

Все посмеялись, включая и Иру. Все это время она отмалчивалась. Друг с другом мы не разговаривали. Попив чаю, мы собрались идти к себе домой.

Сынок захотел остаться у бабушки. Нельзя было оторвать от конструктора. Похоже, технарем будет?

На улицах скользко. Снег не убирали. Ира крепко держалась за меня, даже немного крепче, чем полагалось бы. Мне казалось, что она не против помириться. Я упорно молчал.