Шрифт:
– Ты чего скачешь?
– удивился Петя, проснувшись от произведённого мною шума.
– Думаю дверь заблокировать, не хочется общаться с заговорщиками.
– А, ну тогда я тебе помогу.
Вдвоём мы, при помощи найденной Петей деревянной колотушки заколотили крупные щепки по периметру двери. Затем ещё два колышка забили в мощёный камнем пол, выворотив два камня, а затем, упирая в них доски, подпёрли ими дверь.
Вовремя! В коридоре раздался шум, и кто-то попытался открыть дверь. Дверь, естественно, не шелохнулась. В дверь стали стучать разными предметами, кто-то впав в раж, колотился всем организмом, но бесполезно.
– А зачем мы заперлись?
– задал резонный вопрос Петя - Всё равно дверь сломают, ещё хуже будет.
Петя не трусит, просто ему требуется объяснение.
– Я ведь, Петя, в Кремль неспроста приехал. Поступили сведения, что тут происходит что-то нехорошее, вот мы и заподозрили измену и бунт. Другие мои товарищи подняли войска, а я поехал на разведку, с тем, чтобы если подозрения верны, то верные царю-батюшке стрельцы задавили бы заговор и бунт.
– Что-то тут не складывается: Кремль обнесён высокой стеной, ворота заперты. Возьмут тебя здесь, а тем, кто спросят, скажут, что мол великий государь задержал, или боярин какой.
– Мы так и подумали, и на всякий случай я взял две шутихи, чтобы запустить их если подозрения верны.
– Две-то зачем?
– А ну как одна не сработает. Словом, когда меня встретил какой-то идиот в есаульских погонах, я шутихи и запустил.
– Сильно побили?
– Совсем не били. Выдернули меня из кабриолета, глаза закрыли, да и притащили сюда, а вскоре и тебя ко мне втолкнули.
– Это хорошо. Вдвоём не в пример легче. Я знаешь, всё боялся, что все к самозванцу переметнулись, а видишь, как на самом деле-то.
– На самом деле, большинство и не в курсе происходящего. А те кто догадался, те двинулись выручать царя-батюшку.
В дверь ломились уже всерьёз: с криками, бранью, с ударами топором... Кричали чтобы мы открывали чтобы они нам головы открутили, кишки выпустили...
– Что-то неправильно они нас уговаривают. Вот пообещали бы поцеловать в сахарные уста, то мы бы ещё подумали, правда, Александр Евгеньевич?
– Несомненно. Лично я, буквально с детства только об этом и мечтал.
В это время топор проломил дверь. Ещё один удар, и он проник к нам. Петя метнулся к двери, и палкой ловко прижал топор, не давая его вынуть. Я бросился следом, и схватившись за железо, дёрнул топор изо всех сил на себя. Дуракам везёт: отличный боевой топор оказался в моих руках.
– Петя, не маячь перед дырой, неровен час, стрелу пустят или из ружья выпалят.
И точно: в дыру сунулось ружьё, грянул выстрел и пуля впилась в стеллаж.
– Ну держись! Они там кажется озверели!
– порадовал меня Петя.
За дверями раздавались команды, мат, просто крики, перемежаемые ударами в дверь...
– Не скучает там народ, развлекается!
– Этим дурачкам, похоже по рублю за нас пообещали, или по десять горячих, если срочно не доставят нас.
– высказал предположение Петя.
– Правильное стимулирование ускоряет трудовой процесс.
– подтвердил я со всей серьёзностью.
Раздался треск, и сквозь дверь проник следующий топор, уже плотницкий. Петя снова исхитрился прижать его палкой, а я, ударив со всей дури, перерубил топорище. В дыру снова сунулось ружьё, и я рубанул по стволу своим боевым топором. Прозвучал выстрел, и пуля расплющилась о противоположную стену.
– Жаль, что ружьё не разорвало!
– пожалел Петя - Эх, недолго нам осталось геройствовать!
Петя как в воду глядел, только не угадал с причиной прекращения боя. В коридоре внезапно стихло, крики и стук в дверь как ножом обрезало. Было слышно, как супостаты уходят, неразборчиво о чём-то переговариваясь.
– Что там такое?
– Шут его знает. Может взрывать будут? Ты, Петя, там в уголке спрячься, может тебя осколками и не посечёт. Только уши заткни и рот открой, чтобы барабанные перепонки не лопнули.
– А ты как, Александр Евгеньевич?
– Да мне, понимаешь, как то нежелательно на кол садиться. Колики, говорят, от этого случаются, и в попе зудит. Да и петля не слишком порадует, так что лучше уж пусть взрывом пришибёт.
– Ну и я с тобой, Александр Евгеньевич. У меня грехов нестерпимо много, а с тобой в рай-то я и проскочу.
Не знает, бедный, что его грешки по сравнению с моими грешищами просто детский лепет на философском диспуте. Но всё равно приятно, а в такой момент стократ сильнее.