Фильмоскоп, который я назвал светоскопом, как и планировалось, произвёл фурор. Пушкинская 'Сказка о рыбаке и рыбке' вообще сильная вещь, а на неподготовленного человека, да ещё в такой неожиданной подаче подействовала сильнее удара обухом. Внучек князя я кооптировал себе в помощницы, и они стояли справа и слева от аппарата, одна вставляя, а другая вынимая стеклянные пластины с изображениями и надписями.

Восторг был полный! Радмила Егоровна и сама страшно хотела поучаствовать, но статус хозяйки дома... С душевной мукой ещё молодая женщина осталась сидеть в своём кресле, и звучным своим голосом читала пояснительный текст.

Фильмоскоп был простейший, даже без линз, да и света керосиновая лампа давала немного, поэтому изображение было не слишком отчётливым, но это на мой взгляд. Зрители же были довольны.

Я вспоминал, как делался первый в этом мире диафильм: по памяти записал сказку, благо мама моя, однажды, в наказание за какое-то безобразие, заставила меня выучить наизусть сборник сказок Пушкина. Спасибо ей за это!

Осталось разбить сказку на фрагменты и нарисовать иллюстрации к ним, и тут вступила в действие Феофила. Рисовать она никогда не училась, потому рисунки вышли... несколько простоваты. Зато от души. Чтобы краски не стёрлись, я зафиксировал их прозрачным лаком. В дальнейшем узнаю, можно ли покрывать рисунок слоем стекла, впрочем, не думаю, что это слишком трудно. Да и художников нужно привлечь получше, чем я с Феофилой.

Отец Савл, как это мне ни показалось странным, оказался вполне довольным новым зрелищем, и похвалил меня и за идею и за воплощение.

– Сказка у тебя очень получилась хорошая - сказал отец Савл, когда мы в кабриолете, под охраной пяти бойцов, возвращались ко мне домой - И как ты её сочинил?

– Сказку эту написал Александр Сергеевич Пушкин, но где он живёт, ответить не могу, поскольку не помню.

– Так у нас или в Литве?

– Не помню. Всё может быть, может даже в Абиссинии, там тоже имеется небольшое словенское поселение. Да что там гадать? Сказка, она и есть сказка.

– Тоже верно. Ещё какие сказки помнишь, да на стекле собираешься запечатлеть?

– 'Сказку о золотом петушке', 'Сказку о царе Салтане', 'Сказку о попе и работнике его Балде' ...
– я перечислил все известные мне пушкинские сказки, кроме, разумеется, 'Про царя Никиту', да ещё вспомнил десятка два других.

– Сказка о попе наверное показывает священнослужителя жадным и глупым человеком.
– утверждающе сказал отец Савл.

– Верно.

– Да... Нехорошие вещи говорят в чёрном народе о клире.

– Тут я судить не берусь, и сам таких разговоров не поддерживаю.

– Оно конечно правильно, и достойно похвалы.

Дома я выделил отцу Савлу комнату, поскольку понял, что он не собирается уходить, а гнать из дому святого старца как-то нехорошо.

В Кремль мы вошли строем: впереди князь Гундоров. А за ним в колонну по три двигались я, Орлик, Родион, Артамон Ремизов, столоначальник по железу, много сделавший для организации выплавки новых сплавов, Осип Иванович, поскольку кузов его работы был использован в царёвом паромобиле, и ещё пятнадцать мастеров, участвовавших в разработке и строительстве паровиков, а кроме них ещё машинист тягача и два его помощника. Мы решили обучать машинистов на месте, одновременно давая им и теорию и практику, и напихали бы в кабину машиниста и пять помощников, да влезают только два. Ну да ладно, школа машинистов создана, сорок учеников набрано, сейчас они усиленно потрошат третий созданный на сей момент паровик. В сущности даже не паровик, а макет, поскольку собран он из бракованных деталей. Ну и грызут гранит науки, для начала письмо и математику, а там и до серьёзных дисциплин дойдёт: у нас с Гундоровым большие планы на выпускников: лучшие из них станут расти дальше, для начала став командирами транспортных подразделений.

Внутрь царского дворца нас, разумеется, и не собирались пускать, поскольку большинство из прибывших не только не родовитые, а банально не благородные, но нам и на улице принять царскую награду великая честь, да и свидетелей нашего триумфа получается куда как больше.

Обставлено всё было предельно торжественно: по сторонам небольшой площади были выстроены царёвы артиллеристы во главе с командирами, все в парадных одеждах, при личном оружии, и, наверное для антуража, выставлены несколько орудий среднего калибра. На возвышении стояла довольно многочисленная группа вельмож, а посредине возвышения стояло роскошно отделанное кресло, окруженное рындами. Развевались знамёна, блестело серебро и золото на одеждах и оружии, яркими пятнами выделялись две хоругви позади кресла.

Оркестр играл разные мелодии, в том числе и притащенные мной из будущего. Когда заиграли 'Студёною зимой под старою сосной...', я чуть не прослезился, припомнив великий фильм. Чёрт возьми, а ведь это едва ли не первый в нашем кинематографе фильм про попаданцев!

Мы выстроились перед возвышением в одну шеренгу, с князем Гундоровым на правом фланге. Наконец из дворца вышел царь, в сопровождении самых знатных бояр, и занял своё место на троне. Присутствующие на площади замерли, и несколько секунд царила абсолютная тишина.

Иван Васильевич шевельнул пальцами, вперёд выступил царедворец с немалым свитком в руках, и начал оглашать царёву волю, изливая на нас поток милостей. Князь Гундоров становился думным боярином, одаривался шубой с царского плеча, двумя тысячами рублей, местом для строительства терема на территории Кремля и орденом Архангела Михаила второй степени.

Следующий водопад обрушился на меня. Я стал князем Ольшанским, обладателем шубы с царского плеча, сабли в драгоценном окладе, полутора тысяч рублей и ордена Архангела Михаила третьей степени.