А скрипка рыдала в его руках, стонала и плавилась от накала эмоций, и Люси трепетала вместе с ней, с раболепным восторгом следя, как подрагивали его томно прикрытые веки, когда он старался не сбиться в кульминации данной пьесы. Наблюдая за ним из года в год, к ней постепенно приходило осознание, что в этом мире существуют вещи, полноправное обладание которыми не купишь ни за какие деньги. Она знала, что никогда не сможет прикоснуться к нему так, как хотелось бы — и осознание этого нещадно полосовало душу, оставляя от неё рваные лохмотья.

— Роуг, я не позволю, — её охрипший шёпот отзывался эхом в сознании и рождал внутри непонятную дрожь. Музыка резко оборвалась и вслед за этим в гостиной повисла абсолютная тишина. Мужчина отложил инструмент в сторону и с немым вопросом посмотрел на свою подопечную. — Никому и никогда, слышишь?

— Люси, — он вымученно улыбнулся, одарив её снисходительным взглядом, будто она была совсем несмышлёнышем, и, в последний раз любовно погладив скрипку, убрал её в футляр. — Вам не стоит забывать, что для подобных вещей у вас есть я.

***

Леди Хартфилия почти не обратила внимания, когда спустя неделю за утренним чаем ей сообщили, что юный граф Дуглас, которого она не так давно удостоила чести станцевать с ней на балу, скоропостижно скончался, упав с лошади. А Роуг всего на минуту оторвался от книги, покоящейся на коленях, окинул комнату скучающим взглядом и тихо выдохнул:

— Какая нелепая смерть.

Спустя две недели Люси отправилась вместе с отцом на приветственный вечер к дальнему родственнику и, сопровождаемая строгим взглядом родителя, естественно, не смогла игнорировать оказываемые ей знаки внимания. Признаться честно, сэр Николас даже был ей немного симпатичен — нет, скорее не вызывал такого отторжения, как остальные. Если бы девушке не оставили выбора, из всего многообразия женихов своим супругом она бы выбрала именно его. Кузен, с которым они росли вместе, по крайней мере считался бы с её мнением и не пытался перевоспитать так, как было бы удобнее для него.

Когда до поместья Хартфилия дошло известие о гибели сэра Николаса, Люси впервые почувствовала, как из-под ног уходит земля. Страх пробирался своими скользкими липкими щупальцами всё дальше внутрь её души, пуская там корни и стремительно множась. Перед глазами невольно всплыло и застенчивое, по-детски нелепое лицо погибшего мальчишки — Господи, она не могла даже вспомнить его имени. Существовало ли объяснение всем тем вещам, что происходили вокруг неё в последнее время? Можно ли было списать это на простое стечение обстоятельств или же… проклятие? Если так, то каким образом оно определяет следующую свою жертву? Девушка подошла к окну, нервно комкая в руках подол платья. По полям, на которые ей открывался вид, плотной молочной пеленой стлался туман, нагоняя в душу ещё больше смятения. Она не хотела, чтобы нечто подобное происходило с ней. Надо было просто крепко зажмуриться, набрать полные лёгкие воздуха и, медленно досчитав до десяти, понять, что всё происходящее — не более чем дурной сон или чья-то глупая шутка. Почувствовать, как колючий холод выжигает сквозную дыру в груди, и наконец осознать, что от реальности никуда не спрячешься. А голые стены с каждым мгновением становятся всё ближе, и давят, и давят, истирая окаменевшее сердце в грубую крошку.

— Я… я хочу к нему, — прошептала бессвязно и вцепилась крючковатыми пальцами в волосы, безнадёжно испортив красивую причёску. Люси знала: Роуг, скорее всего, не поймёт её и не станет жалеть, но его сочувствие было ей ни к чему. Пока он может находиться рядом с ней, остальное не имело значения.

В расплывчатой серости комнаты она заметила его не сразу — сидящего в дальнем углу комнаты неподвижно, будто статуя, и смотрящего сквозь неё. Люси подошла бесшумно, с трудом сдерживаясь, чтобы не сморщиться от раздражающего шороха ткани. Чувствуя, как под гнётом внешнего и внутреннего грузов подкашиваются колени, опустилась на пол у кресла, хватаясь за большую ладонь. У него были ледяные руки, полный апатии взгляд и такое же холодное сердце.

— Роуг, мне страшно…

— Ты не должна бояться, — девушка поникла, впиваясь ноготками в болезненно-бледную кожу. Будто это действительно могло помочь ей поделиться хотя бы маленькой каплей теплоты, зажёгшейся от его слов у неё в груди. Сухие жилистые пальцы с силой обхватили её запястье, доставляя жгучую боль. — Ты не должна бояться, потому что всё, что сейчас с тобой происходит, это плод твоих же стараний.

Люси вскинула на него преисполненный туманности взгляд — и окаменела, с безотчётным ужасом и восхищением одновременно всматриваясь в некогда любимое лицо — нет, его обладателя она не знала. Не было в нём даже тени былой покорности, мягкости и смирения. И она бы обязательно отшатнулась, с презрением одёрнув руку, будто сама могла заразиться его двуличностью…

«Приникнуть ещё ближе, прикоснуться к ней».

… Если бы её уже не поймали на крючок.

— Разве не этого ты добивалась? Ты хотела любой ценой удержать меня рядом, так почему же теперь сбегаешь, Люси? — от его слов она словно на себе ощутила ту болезненную усталость, что безмерным грузом лежала на его плечах, что таилась в самой глубине его взгляда. Лишь сейчас девушка впервые заметила, как много появилось седины в некогда идеально-чёрной шевелюре. Несмотря ни на что, даже сейчас для неё Роуг казался априори лучшим. — Я помню тебя ещё совсем крохотной, я помню, как ты росла, набиралась опыта и вместе с тем расцветала твоя красота. Вся моя жизнь прошла здесь и неразрывно была связана с тобой. В ней уже не осталось ни места, ни времени, ни желания для чего-то другого. Никому и никогда, помнишь? Твоя воля будет исполнена. Ты сама загнала себя в угол и лишила всего. Теперь у нас не останется ничего, кроме друг друга.

— Ты… так это ты… убил их? — чувствуя, как что-то внутри обрывается, просипела Люси, боясь даже моргнуть лишний раз, дабы не упустить возможные признаки лжи в его поведении. Он не ответил — только совсем уж не по ситуации мягко улыбнулся и взъерошил её волосы. За окном всё продолжал тоскливо завывать ветер и стучали иссохшими ветвями деревья. Приближалась буря.

— Я знаю, что нужно делать. Ты ведь веришь мне, Люси?

А на следующее утро, увязая по щиколотки в кладбищенской грязи, она мёртвой хваткой сжимала ставшую уже привычно холодной ладонь и едва сдерживалась, чтобы не улыбнуться. Промокшая насквозь одежда неприятным грузом липла к телу, но доносящиеся со всех сторон шепотки досаждали куда больше. Даже на похоронах эти мерзкие трутни умудрялись распускать сплетни.