Блудсворд ухватил меня за шею, заставляя придвинуться ближе. Обдал запахом крови. И прошептал, почти касаясь губами моих губ:

— Признаться, я и не надеялся получить тебя так рано, моя беззащитная Элисон. Эх, надо бы чуть больше времени. Я мог бы, о да, мог бы посадить тебя на цепь и подготовиться. Но как устоять, когда соблазн так велик? Ты веришь в судьбу, беспечная Элисон? Нет? Зря. Говорят, она превыше даже воли богов.

Цепкие пальцы сжались на горле чуть сильнее, намекая, что не стоит дергаться. Крылья его носа затрепетали, словно что-то вынюхивая. Я замерла, и не думая сопротивляться.

— Я верю в судьбу, а она привела тебя сегодня в мой дом. Мы начнем прямо сейчас, — горбун потянул меня за волосы в сторону алтаря.

— Что вам от меня нужно? Зачем я вам? — как я ни старалась, в голосе зазвенели слезы.

— Уже плачешь? Отлично! Рыдай, кричи, зови на помощь. И знай: тебе никто не поможет и никто не спасет. Ты проведешь здесь остаток жизни моей игрушкой.

Он переигрывал, но мне было страшно. Мне было неимоверно страшно, аж живот подводило. Единственным, что странным образом поддерживало, не давая сорваться в панику, было понимание: графу нужен этот страх. Ни боль, ни крики не были для него ценны сами по себе. Он хотел, чтобы я обезумела от страха.

— Зачем вам нужно пугать меня?

— Догадалась? Умненькая девочка. Мне так больше нравится, — он швырнул меня на алтарь, и я на секунду задохнулась от смрада, стоявшего вокруг.

— Пахнет… смертью.

— Да, здесь многие умирали. Некоторые — очень долго.

Блудсворд навис надо мной. Его руки пробежали по моему телу, жадный, ищущий взгляд впился в лицо, выискивая что-то.

— Я долго шел к сегодняшнему дню. Годы на разработку ритуала. Потом годы подготовки и годы в неволе. И снова годы невмешательства, пока плод зрел, наливался силой. Ничтожества из Роузхиллс чуть было не испортили все. К счастью, судьбу не обмануть так просто. Ты предназначена мне, сладкая Элисон. Я ждал тебя почти столетие… но теперь пришло время пожинать плоды трудов моих…

Он склонился к моему лицу так, что губы снова почти касались моих. Я сделала тщетную попытку отвернуть лицо, но граф ухватил меня за челюсть, заставляя глядеть ему прямо в глаза:

— Ты — самое удивительное и невозможное творение этого мира, Элисон. Дитя гениальности, идеализма и самомнения. И при всем этом — сама невинность. Я даже не знаю, с чего нам лучше начать, чтобы наверняка. Как считаешь, насилие будет достаточно унизительным? — его рука клещами стиснула грудь.

Я почувствовала знакомую дрожь в руках и успела мысленно вознести благодарность богам за подступающее беспамятство. Сейчас это было настоящим подарком. Любые видения лучше, чем то, что ждало меня здесь.

Джованни

Даже отмытые волосы Адаль пахли дегтем. Джованни вдыхал этот запах, уткнувшись ей в плечо и слушая восторженные всхлипы. Ее ногти оставили десять коротких кровавых полос на спине Джованни, когда Адаль выкрикнула его имя и замерла.

Он чуть приподнялся на руках, застонал, врываясь в ее тело — такое опасное в бою и покорное сейчас, здесь, в полутемной комнате. Остановился, сжал Адаль в объятиях, переживая почти болезненное блаженство и накатившее сразу после изнеможение…

Адаль тихонько сопела ему в плечо и молчала, пока он не скользнул губами вверх по ее шее, не отвел еще влажную после купания прядь, чтобы поцеловать мочку уха…

— Слезь.

— Тяжелый? — Джованни приподнялся, с сожалением разрывая близость, лег рядом.

— Помыться хочу. Или сам будешь на пятне спать.

От этих слов, как и от ее привычного равнодушия, стало горько. Он смотрел, как Адаль медленно встает — матово-белая кожа в сумерках чуть сияла, подобно жемчугу. В двадцать семь лет ее тело — тренированное тело ни разу не рожавшей женщины — по-прежнему притягивало взгляд. Маленькая аккуратная грудь, тонкая талия, округлые ягодицы и сильные ноги.

Нельзя требовать от людей того, чего они не в состоянии тебе дать.

Адаль — хороший, даже отличный напарник, молчаливый и надежный. Прекрасный лучник, умелый дознаватель и страстная любовница.

Ее ли вина, что она при этом не примерная супруга и никогда не стремилась ею стать?

— Вода грязная, — мягко заметил Джованни. — Мы же мылись.

Она сунула руку в бадью, скривилась:

— И остыла. Ну ладно.

Джованни наблюдал, как она, смочив тряпицу, вытирает бедра, и чувствовал опустошенность. Никогда, даже в минуты высшей близости, он не видел на лице Адаль такого яростного всепоглощающего экстаза, какой появлялся, стоило ей почуять очередного одержимого Хаосом ублюдка.

Ее ли вина, что убивать она любит больше, чем дарить ласки?

— Завтра куда? — напарница вернулась в постель. Позволила обнять себя без радости, но и без раздражения. Терпит. В благодарность за полученное удовольствие. Адаль ценила Джованни как хорошего любовника и старалась быть милой после соития.

Ее ли вина, что она может дать так мало?

— Роузхиллс.

— Что там?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Считай это предчувствием.

Адаль кивнула. О чутье Джованни Вимано на Одержимых в Официи ходили легенды. Сама она не раз могла убедиться, что нюх безошибочно ведет напарника к сообществам истинных культистов.