Из хаты Гермиэли послышался громкий стук. Видимо, то ли Марыська, то ли Орыська упала.

— Ну да есть у меня решение твоей проблемы, — продолжал Абракась, прикрыв глаза. Драсько открыл рот и уставился на деда.

Абракась безмолвно раскачивался из стороны в сторону, и Драсько даже испугался, что ему плохо.

— Деду, с вами все хорошо?

— М-м-м, — ответил Абракась и мотнул головой, мол, уйди, не до тебя сейчас. Драсько послушно отошел в сторону.

Все застыли, наблюдая, как старец поднимает посох и безошибочно указывает им на Беллу.

— Месяц! — раздался его голос с самого неба. Точно с неба, в этом сомнений быть не могло: Драсько собственными глазами видел, что дед не открывал рта. Белла, все еще обездвиженная, ничего не могла поделать, когда яркий, молочно-белый месяц выскользнул у нее из-за пазухи и стал подниматься в небо. В толпе прокатился восхищенный гул.

— Ты! — посох все еще указывал на Беллу. Ее заволокло черным дымом, а когда он рассеялся, на снегу обнаружилась щуплая черная кошка. Абракась ударил посохом оземь, и кошка с пронзительным воплем бросилась прочь.

— Пан Абракась, — не выдержал Разумовский, — как же… Где же…

— В горах я живу, — оборвал его Абракась. — Как ушел тогда, так и живу, в единении с природой.

— Но отец, — пробормотал Фирась.

— Почему не вышел к тебе, когда ты отшельником в лесу жил? Видел я тебя, наблюдал, как ты премудрости природы постигал. Да только зачем тебе сердце молодое бередить, коли ты и сам справлялся. Или ты думал, я сына брошу? И Олеся бы не бросил, да только Киев из моей пещеры плохо видно.

— А видно? — тихо спросил Олесь.

— Не так хорошо, как хотелось бы, — покачал головой Абракась. — Ну что, выходи, невестушка, к старому Абракасю.

Дверь хаты скрипнула и отворилась. На порог вышла Гермиэля, за спиной у которой бестолково топтались Марыська и Орыська.

— Ты уж прости старого мольфара, невестушка, и ты, внучек, прости. Не могу я на сватовство остаться. Благословлю вас потихоньку, да и пойду себе.

— Спасибо, деду, — Драсько задохнулся от радости, а у Гермиэли на глазах снова выступили слезы. Оба встали перед Абракасем на колени, и тот положил руки им на головы.

— В мире живите, да в любви. В святую ночь вы решились на этот шаг, так чтоб святой дух с вами и был неотступно.

— Спасибо, деду, — хором прошептали Драсько с Гермиэлей.

— Что, пойду я. А ну как получится правнуков в своей пещере дождаться, — делано проворчал Абракась, и тут же опустил взгляд вниз, на черного пса, который тыкал носом ему в руку. — А тебе чего? Вот какую шутку с тобой сила твоя сыграла. И человеком ты станешь, только если поцелует тебя твоя судьба. А до той поры ходи в собачьем облике, да впредь больше не смей чужому счастью мешать.

Пес улегся на снег и тонко заскулил.

Полыхнула вспышка света, и Абракась пропал. Только проталина в снегу была доказательством его визита.

— Вот халамидник, — проскрипела бабка Параска. — Так за сто лет и не изменился.

— Так, это, — опомнился Фирась. — Мы, того. У вас товар, у нас купец…

— Какой товар, дядечка Фирасечка, — всплеснула руками Гермиэля, — какой купец, промерзли же все! Идите к столу! Все к столу.

— Трубите в трубы, бейте в барабаны! — гаркнул Разумовский. — Зовите музыкантов. Васько, неси трембиту.

— Так я того, уже, — хлопец, стоявший у самого плетня, запустил руку в карман и достал оттуда маленькую трембиту. Драсько прыснул, но хлопец дунул на нее, и трембита стала стремительно увеличиваться в размерах.

— Ура Драську и Гермиэле! — заверещали Марыська и Орыська.

— Ура! — подхватила громада, и Васько что было сил дунул в трембиту. Трубный глас ее прокатился над селом.

Раздался кошачий вопль, такой громкий, что почти перекрыл звуки трембиты. С крыши, разбрасывая лапами снег, скатился Живоглот и рухнул на спину черному псу. Тот вскочил на ноги и принялся бегать по двору, надеясь сбросить кота.

— Ой горюшко, это ж человек, — всплеснула руками Марыся, глядя на пса.

— Да Сирко это, — уверенно произнес Драсько. — Все село в сборе, только Сирка не хватает. Да и вспомни ту псину, что меня осенью чуть не загрызла. Говорю тебе, Сирко это.

— Орыська! — Гермиэля дернула подругу за рукав. — Ты ж его расколдовать можешь.

— А что сразу Орыська? — подбоченилась Марыська.

— А помнишь, как мы гадали и жених ей шапку оставил? — зашептала Гермиэля. — Так вот, на следующее утро Сирко с хлопцами зашел ко мне колядовать и шапку свою узнал.