— Давай еще раз, — Драсько с усилием дернул топор и отдал его отцу.

Олесь снова прицелился, щуря на сей раз другой глаз, и снова рубанул. Топор с тоскливым звяканьем вонзился в колоду справа от бревнышка.

— Да что такое! — с азартом воскликнул Олесь, сам выдернул топор и снова рубанул, не целясь. Топорище вошло в бревнышко до середины и благополучно застряло.

— Эй, — Олесь подергал топор, поднимая его вместе с бревном. — Отдавай, простяцкое отродье.

Топор и бревно были глухи к его мольбам.

Драсько бросился к отцу, но тот уже вошел в раж. Он стучал бревном с застрявшим топором по колоде, сыпал проклятиями, пытался сдернуть бревнышко с топора ногой и наконец, совсем отчаявшись, с размаха ударил по стене хаты. С крыши осыпался снег, добрая часть его попала Олесю за шиворот, и тот с громким криком отбросил топор. Драсько с удивлением проследил, как топор описал плавную дугу, перелетел через плетень и ударился о дерево. Раздалось отчаянное «Мяу», и с ветки рухнул Живоглот, который, видимо, до этого смотрел свысока на представление, развернувшееся на заднем дворе Фирасевой хаты.

С тоской глядя вслед удирающему коту, Драсько побрел к дереву и подобрал топор и бревно, которые, на удивление, отделились друг от друга. Окончательно распрощавшись с идеей посвятить отца в премудрости колки дров, Драсько принялся за дело под пристальным неодобрительным взглядом Олеся. Каждое движение сопровождалось стенаниями о том, что славное семейство Малфюков ждет пожизненный позор, что Драська стоило отдать на воспитание домовым или вообще простецам, что теперь возвращение в Киев невозможно и что пора бы ему, Олесю, идти бросаться вниз головой с Пацюковой скалы.

— Ты туда залезь для начала — вмиг станешь героем, — буркнул Драсько, за что удостоился долгой тирады о сыновней неблагодарности.

Наконец, с дровами было покончено.

— Ну, помоги хотя бы занести их в хату, — попросил Драсько и подхватил внушительную стопочку дров. Олесь брезгливо фыркнул и поднял дрова чарами. Так они и вошли в хату.

Фирась выглядел слегка усталым, но довольным. Усы его были покрыты тонким белым налетом муки, как и его чуб, жупан, как и одежда и волосы Нелли. Да вся кухня была в муке. Однако мать сияла от радости.

— Я смогла! — в ее голосе был восторг маленькой девочки. Драсько посмотрел на каравай, который мать держала на вытянутых руках, и улыбнулся.

— Ну, ставим в печь! — произнес Фирась. — Как с дровами? Управились?

— Конечно, — радостно воскликнула Нелли, — Олесик справился с дровами!

— Нет, рубил дрова Драсько, — Олесь поморщился. — Я только помог занести. Этот чертов топор мне не дается.

— Олесик, у тебя еще все получится, уверена, — Нелли поставила пирог в печь и погладила мужа по щеке, от чего на ней остался белый след.

— Что? — возопил Олесь. — Нелли, ты серьезно? Мне не нужно умение рубить дрова! Мы уедем отсюда через несколько дней и никогда больше не вернемся.

— Но ты ведь не против, чтобы я готовила тебе иногда? — спросила Нелли, потупив взор. — Ну, руками.

— О Боже! — взвыл Олесь. — Моя жена сошла с ума! Весь мир сошел с ума!

— Олесь, нет времени на страдания, — насупился Фирась, и Драсько был с ним согласен.

— Ты не передумаешь? — спросил Олесь, и этот вопрос был похож на просьбу.

Драсько коротко покачал головой.

Каравай в печи источал такой чудный запах, что Драсько почувствовал, как желудок сводит.

— Перекусить бы, — пробормотал он.

— Ну у тебя и аппетит, племянничек, — рассмеялся Фирась. — Вечером наешься до отвалу. Надеюсь, ты сказал будущей невесте, чтоб на стол накрывала?

— Намекнул, — уклончиво ответил Драсько, — но она готовит. К тому же, там Марыся и Орыся, а они точно поняли, на что я намекал.

— Марыся и Орыся — это хорошо, — кивнул Фирась. — Раз уж родители Гермиэли недоступны, ее будут сватать подруги.

— Да, это все хорошо, — покачал головой Драсько, — но кушать я хочу уже сейчас.

— Может, я попробую еще что-то приготовить? — предложила Нелли.

— Нет! — Олесь схватился за голову.

— Знаешь, наесться ты еще наешься, — рассмеялся Фирась, — а сейчас можно и перекусить. Сейчас поедим пляцков и будем собираться. Нам еще тебя нужно одеть как самого знатного парубка.

— Он и так самый знатный, — вставил Олесь.

— Тем более, — пожал плечами Фирась. — Значит, станется его чуток принарядить. Пойдем, племянничек, посмотрим, что у старого Фирася найдется.