"Не вижу, не слышу, не чувствую боли. Повторяй Курапика", - жестко ввинчивается в сознание поток чужих слов, пронзая собой все воспоминания, как на живую нить их собирая. Приказ. Повеление. И вместе с ним эти слова шепчется сама Пакунода, лишь бы перетерпеть, пережить.

Тренировки - выматывающие, до полной потери сил, до судорог мышц, когда даже пошевелиться больше нельзя. Физические, психологические. Мастер заставляет пробовать каждый яд на вкус - от самых слабых до сильнодействующих, вырабатывая, капля за каплей, иммунитет. Но это не отменяет того, что он после каждого нового приема почти умирает - выплевывая свои внутренние органы, переживая судороги, спазмы, боль и тошноту. До тех пор, пока не становится иммунен почти ко всему, придуманному людьми.

"Не вижу, не слышу, не чувствую боли".

Пытки - тоже как тренировка. Что с ним могут сделать - что он может сделать с кем-либо еще. Курапика научился встречать мучения и травмы с улыбкой на лице, получать от них удовольствие или уметь терпеть. Даже жизнь Пауков на этом фоне кажется не такой уж и тяжелой. А ведь это всего лишь тот год, что Курута помнит. Огромным усилием, Паку удается вынырнуть выше - в самый верх. Она не видит ни Хисоки в чужом разуме, ни намеков на лицемерие. Только Куроро. Строчки пророчества, бой, освобождение Мачи и Нобунаги, и проклятье, падающее на голову мужчины штормовой волной.

"Не смей приближаться. Уводи Мачи и Нобунагу. Ты меня слышала. Это приказ", - бьются в сознании чужие слова.

В момент, когда Пакунода активирует свою способность, пистолет выпадает из враз ослабевших пальцев. И она и Курапика бледнеют до цвета мела, сцепляясь в одно целое - находя ладони друг друга. Волна ауры столь сильна, что почти сносит остальных Пауков. Девушки падают на колени на землю, их трясет, но они продолжают цепляться друг за друга до последнего.

– Какого хера?!
– Финкс приходит в себя одновременно с Фэйтаном, и пытается их расцепить, но получает в ответ лишь болезненные удары ауры, превратившейся в чистый и незамутненный поток боли. Палач шипит не громко ругательства на китайском, заставляя остальных Риоданцев шарахнуться от него назад - а потом поглощает эту боль сам, пьет ее жадно, чувствуя, как стремительно пьянеет. Лишь когда он тоже уже на грани - девушки, наконец, отталкивают друг друга, падая на холодный бетон рядом, бок о бок. Пакуноду тут же подхватывает под руки Шалнарк, вздергивая на ноги и отводя в сторону, а блондинку перехватывает сам азиат, вцепляясь в нее жадно, чувствуя легкую эйфорию от всей той боли, что плещется в нем после такого стремительного поглощения чужих ощущений. Это совсем не то, что обычно используется его способностью как топливом. Скорее то, что он ощущает, пытая кого-то другого. И их знакомая полнится этим чувством, дразнит инстинкты.

За окнами занимается рассвет, когда девушки приходят в себя - практически одновременно. Члены Риодана мгновенно обращают внимание на зашевелившуюся слабо блондинку. Курапика открывает глаза с трудом - ресницы слиплись и склеились от текущих недавно из глаз, непрошенных, невольных слез. Он лежит головой... на чужих коленях. Фэйтан внимательно смотрит прямо в мутные голубые глаза. Его зрачки широкие, как у наркомана сейчас - недавно он фактически словил приход, и в крови все еще искрятся эндорфины. Но азиат уже лучше держит себя в руках, хотя все еще не может отпустить такую чудесную игрушку из своих рук.

На всякий случай - чужие щиколотки и запястья связаны ниткой Нен. Паку еще в отключке, и некому объяснить им происходящее. Курута медленно моргнул, повернулся на бок, чувствуя нереальную свинцовую усталость в теле. Набунага сидит, прислонившись к все тому же камню - он клюет своим длинным носом сонно, но держится в сознании. Его голове уже гораздо лучше, чего не скажешь о Мачи. Та дремлет, устало растянувшись на камнях под старым драным одеялом, найденным в закромах Шизуку, от ее запястья идут две нити к их гостье, и можно не сомневаться, что девушка проснется, стоит им слишком сильно натянуться. Они все, больше напоминают сейчас сборище беженцев, чем организацию, которую боятся как огня, знающие.

Пауки молчат и Курапика тоже. Он ощущает, как вибрирует от напряжения и легкого возбуждения тело мужчины рядом. Невольно втягивает аромат винила от чужого плаща, кожи и металла, плюс трудноуловимая нотка пороха. В голове пусто - все мысли словно испарились, и он сейчас не хочет ничего. Парень отворачивается от чужого взгляда еще сильнее, подставляя ему свою щеку и светловолосый затылок, утыкается носом в скрытые винилом колени. На шею предупреждающе ложится горячая огненно ладонь, с остро отточенными ногтями, мужчина чуть сильнее сжимает тонкое горло, изукрашенное золотым орнаментом, гладит рисунки пальцами медитативно. Курапика не реагирует - он не чувствует угрозы выше обычного уровня азиата. Тому просто нравится знать, что эти касания приносят оппоненту боль.

Пакунода очнулась еще через десяток минут, села медленно, снимая прохладный влажный компресс со лба. Все тут же вскинулись, по помещению пробежала кинетическая волна движения и нетерпения.

– Отпусти... ее, Фэйтан, - проронила женщина, опуская ноги на пол, и оперлась локтями в колени, чуть сгорбившись. Она ощущает себя разбитой, разломанной на части, и совершенно не представляет, как Курапика живет с этим, дышит и радует каждому мгновению, сосуществуя со своей болью. На таком фоне переодевание в женщину и любовь к косметике - просто невероятно нежное хобби, совершенно безобидное. Паку цепляется взглядом с голубыми глазами парня, и медленно смеживает на миг веки, устало улыбаясь. Она сохранит чужой секрет, пока Курута сам не решит им поделиться. Палач смотрит недовольно, все еще не убирая руки с чужой шеи, машинально прислушиваясь к тонко-усталой ниточке пульса, не дрогнувшей, даже когда Пакунода пришла в себя.