А сколько знал он историй из жизни «отца» своего — грозного царя! Начнёт рассказывать — откуда что берётся! Но Михаил Никитич ведал, откуда. Когда покойный отец Юшки, стрелецкий сотник Богдан-Яков Отрепьев, ехал со своими стрельцами по Москве — со всех сторон сбегались смотреть на него. Голос, осанка, словечки — даровое представление!

— Доблий отрок, доблий! — проговорила старая княгиня, мать Бориса Камбулатовича. — Велите накормить его!

Но Юшка и без того красноречиво поглядывал на стол, потом отошёл к двери, возле которой стояла покрытая платком дородная баба, о чём-то пошептался с ней, затем вопросительно оглянулся на хозяина. Тот разговаривал с гостями, словно Юшки здесь не было.

— Гроша не стоит, а глядит рублём, — сказал Александр Никитич, отличавшийся среди братьев ядовитой насмешливостью.

— У всякого скомороха свои погудки...

И хотя голоса были тихими, Юшка расслышал последние слова.

— Я вам не скоморох, боярин, а Божьей волею природный царевич...

Наступило опасливое молчание. Все посматривали на хозяина. Фёдор Никитич мрачно поглаживал бороду. Он что-то обдумывал. Вдруг он подозвал дворецкого Берсеня и приказал ему послать за Василием Щелкаловым, затем отпустить дворню и самому отправиться на отдых, да не проспать ранний час. Лицо дворецкого вытянулось: он-то рассчитывал быть при гостях до утра.

Поведение дворецкого ещё раз подтвердило опасения боярина Фёдора. Завтра царь Борис будет знать, что у Романовых был главный дьяк Посольского приказа. Но он, Фёдор Романов, ни перед кем ответа держать не станет, едино лишь перед самим Господом, и что допущено Господом, то и будет. Да одному только Богу угодное творит человек.

Когда за дворецким закрылась дверь и послышался звук отъехавшей со двора колымаги, Фёдор дал знак хозяйке, чтобы она пригласила Юшку к столу.

— Выпьем чару за природного царевича! — предложил боярин и сам налил ему в чару романею.

Юшка приблизился к столу и одним духом выпил вино. Тем, кто видел его впервые, бросилось в глаза, как бойко отставил он короткую правую руку.

— Просим царевича разделить нашу трапезу, — продолжал хозяин.

Он с новым вниманием присматривался к своему холопу и, казалось, что-то обдумывал. Юшка придвинул к себе креслице и сел напротив Фёдора Никитича, с тайным удовольствием чувствуя на себе взоры присутствующих.

Заметив, что Юшка ни разу не перекрестился — ни тогда, когда вошёл в трапезную, ни садясь за стол, — богобоязненная хозяйка Ксения Ивановна спросила его:

— Божьи молитвы и покаяние али не блюдёшь?

Юшка торопливо перекрестился короткой рукой. Замечено было, что он избегал встречаться взглядом с боярыней. Тиха и строга, точно монахиня. Падкий на женскую красоту Юшка, видимо, считал её некрасивой. На голове кика и повойник, повязанный как платок. Чернавка и лицом, и волосами. Ему и в голову не приходило, что сам он вызывал у неё жалость и сострадание.

— Млад еси... Не соромься. Всё в Божией воле.

Она лучше других знала о его дурных наклонностях к бродяжничеству, пьянству, сквернословию. А теперь ещё и деньги у него завелись. В азартные игры стал играть. Весь в батюшку своего покойного. Да на то Божья воля. Только зачем бояре дозволяют ему царевичем себя называть?

Боярыня, предчувствуя неладное, начала незаметно прислушиваться к тому, о чём тихонько толковали её супруг с князем Иваном Сицким, но услышала лишь, как хитроумный князь Иван с уклончивой усмешкой произнёс:

— Наше дело — сторона. Но я так думаю: смолчится — себе пригодится.

Она поняла, что говорили о дьяке Василии Щелкалове. Волей покойного Никиты Романовича его поставили во главе Посольского приказа. Вместе с братом Андреем они и затеяли это сомнительное дело с «царевичем». Да как ныне избыть эту беду, ежели царь Борис обо всём дознался и обрушил на их подворье грозу немалую? И сейчас боярыня не без тревоги в душе думала о приезде дьяка Василия. Ежели по чести, он должен сказать царю Борису, что Романовы здесь ни при чём, канцлер Андрей Щелкалов то дело замыслил, да с покойника какой спрос.

«Господи, отведи от нас беду грозную!» — молила Ксения. Она опасалась опалы и пуще всего боялась далёкой ссылки.

Дьяка Щелкалова долго не было, и боярина Фёдора обожгла досада. Не братья ли Щелкаловы потакали «царевичу», а в ответе Романовы! Прознал, поди, дьяк Василий о грозе Борисовой да и отъехал в своё имение, дабы отсидеться.

Тревога понемногу овладела душой Фёдора.

Как-то на дворе к нему подошёл Устим.

— Спасибо, боярин, за моего сына. Малой служит в имении. Премного благодарны. Токмо чего-то смутно на душе, боярин. Вон что насевается. Люди говорят, звезда хвостатая появилась. А у меня конь ни с того ни с сего начал землю копытами бить, упёрся и ни с места. Долго так уросил, пока не пошёл рысью.

— Что поделаешь. У меня вон конь расковался, тоже, говорят, дурная примета.

Устим с сомнением покачал головой. Фёдор прогнал его: и без того тошно на душе. Сегодня ему сказали, что поступил донос на родственника Ксении — князя Шестунова. Что было в том доносе, никто не знал, но дворовых князя приводили к допросу, допытывались о замысле их господина.