– С чем пожаловали, товарищ Гудыма, с какими делами?
– спокойным и ровным голосом осведомилась Клара Никаноровна.

– Да какие у нас дела, Кларочка, - засмеялся Гудыма, - все дела у прокурора, а у нас стариковское, местечко для могилки подобрать, да такое, чтобы никто тебя после смерти не обгадил, не оплевал и портрет не поцарапал ржавым гвоздём.

– Где ж ты устроиться хочешь, товарищ Гудыма, - спросила старушка, - уж не у меня ли на огороде?

– Да вот всё раздумываю, - сказал чекист, - может мне вообще не надо умирать, а получить бессмертие? Вот только не знаю, в раю или в аду?

– Зачем же тебе рай или ад?
– спросила Клара Никаноровна.
– Дедушка мой говорил, что рай и ад он здесь вот, прямо на земле среди нас. Некоторые думают, что они попали в рай, а оказалось, что это кромешный ад. Другие думают, что вся жизнь у них ад, а если сравнить это с настоящим адом, то у них настоящий рай.

– Чего ты всё так запутанно говоришь, что если разобраться, то и рая никакого нет, а просто есть категории ада, - сказал Гудыма.

– А разве это не так?
– спросила старушка.
– И что такое бессмертие на том свете, если тебя не видит никто на этом? От бессмертия в раю может быть либо оскомина, либо отвращение от всей ихней патоки...

– Может, амброзии?
– робко вставил я уточнение.

– Амброзии, патоки, елея - это всё одно, когда во рту или в заднице слипается, - не стала возражать старушка, - а бессмертие в аду это вообще какой-то садомазохизм. Бессмертие возможно только среди реальных людей, которые могут подтвердить твоё бессмертие, а то получится как у графа Калиостро, говорил, что ему две тысячи лет, а умер где-то в сорок с небольшим.

– А вот дедушка ваш, товарищ Олигерьев, говорил совсем другое, - ехидно вставил Гудыма.
– Он, помнится мне, говаривал, что настоящее бессмертие начинается тогда, когда человек может существовать сразу во всех ипостасях, радуясь радостям рая, мучаясь муками ада и будучи летающей рыбой с ногами верблюда, зная всё и вся и предвидя будущее.

– Типун тебе на язык, товарищ Гудыма, - мелко перекрестилась Клара Никаноровна.
– Не дай Бог, ещё ночью приснится такое человеческое совершенство, хотя, с течением времени, произойдет селекция таких людей и они, однако, станут совершенствами на самом деле. Я что-то помню из детства, когда дедушка рассказывал мне разные сказки. Оказалось, что не мне одному он эти сказки рассказывал, тебе тоже досталось. А ты хоть одного такого человека видел?

– Видеть не видел, - признался Гудыма, - но вот до войны дедушка ваш общался с одним пареньком по фамилии Беляев, который после этого описал судьбу двух парнишек: один в море мог плавать как рыба, а другой летать по небу как птица. Просто так это не опишешь, это нужно видеть или хотя бы знать принципы, по которым человека можно превратить в бессмертное существо.

– А что, если человек не будет знать, что ты бессмертный, и собьет тебя на лету рогаткой или в речке поймает на удочку и слопает в жареном или варёном виде?
– не удержалась от язвительности Клара Никаноровна.

– Ах, Кларочка, - сказал примирительно чекист, - мы с родственничком твоим, - и он посмотрел на меня, - такого испытали, что я поверю во все рассказы о потусторонней жизни, и что люди оттуда наблюдают за нами, делая нам знаки, что можно делать, а что нельзя. И от нас зависит правильное понимание этих знаков. А мы, как дети малые, руками и ногами отбиваемся от всего этого, считая, что мы цари природы и сами с усами. А кстати, где дедушка-то ваш похоронен, хотел бы на могилку его сходить, букетик цветов положить, а то так и не сподобился ни разу.

Клара Никаноровна почему-то притихла. Этот вопрос поставил её в тупик. Значит, есть от чего.

– Кто его знает, где могилка его, - сказала задумчиво хозяйка, - вышел из дома на прогулку и исчез. Чекисты ваши искали его и никаких результатов. Даже зацепиться не за что. Списали на то, что старенький человек мог заблудиться или сгинуть где-то в канаве или в какой-нибудь трубе застрять. Вообщем, нагородили всякой ахинеи и дело закрыли. А, может, они его в какой-то лаборатории закрыли и держат там как подопытного кролика, выпытывая все секреты, которые он знает. А ведь он сказал, что через пятьдесят лет после начала самой большой войны, СССР капитулирует и развалится. Как в воду глядел.

– Так, а про Россию он что-то говорил?
– грозно спросил Гудыма.

– Про Россию сказал, что ей шибко не поздоровится через сорок лет после развала СССР, если цари её не перестанут восстанавливать сталинскую империю, - сказала Клара Никаноровна.
– Двунадесять языков объединятся против неё, и с Россией будет то же, что и с СССР. Когда у царя ума нет, то и у народа этого ума с гулькин этот самый.

– Понятно, - сказал Гудыма, - валить надо отсюда. Вы, дамы, не серчайте на нас, но нам с Олегом потолковать надо о вещах неженских.

Глава 41

В кабинете старика Олигерьева мы долго не начинали разговор. Гудыма задумчиво курил, а я просматривал новости, ожидая, когда гость заговорит сам.

– Тут я вот что подумал, - сказал Гудыма, - всё дело вертится вокруг тебя. Мы проживаем по десятку лет, а у тебя всего лишь день прошел. Как это получается, ума не приложу, но вот хочу с тобой посоветоваться по вопросу дальнейшей жизни своей. Сам понимаешь, через пять лет сто годков стукнет, а люди у нас по стольку и не живут. А мне так не хочется надевать деревянный пиджак и отправляться в последний путь в сопровождении братвы из органов и не из органов. Ты, может, что-то нашел в бумагах Олигерьева? Он неспроста исчез отсюда. Где-то он обитает и занимается своими делами, как и прежде. Может, и он такой же, как ты: для нас проходят десятки лет, а для него считанные дни.