Однако советские верхи не поддались подобным настроениям. Причиной тому, несомненно, было то, что Берман, Минц и ряд других деятелей, которых причисляли к «еврейской группе», являлись доверенными лицами Сталина в ПОРП. А кроме того, как быстро выяснилось, начиная атаку на них, Вольский руководствовался отнюдь не заботой о продвижении польских кадров, а личными амбициями. Как сообщал советник МГБ СССР в Польше, сам Вольский следующим образом объяснял мотивы своих действий: «В настоящее время я веду борьбу с руководством партии. Там есть такие люди, которые хотят меня отодвинуть на задний план, поэтому у меня с ними идет борьба за власть» [72] . В силу этого советская верхушка не поддержала Вольского, когда тот выступил с предметной критикой кадровой политики ПОРП на майском пленуме 1950 г. Результатом этого пленума было исключение Вольского из состава ЦК «за интриганство, двурушничество, за диверсионную деятельность против единства партии» [73] .

Смерть Сталина, политическая борьба в советских верхах и осторожное дуновение «оттепели» явились толчками к новому столкновению внутри ПОРП. В декабре 1953 г. бежал на Запад один из высокопоставленных функционеров польской госбезопасности Юзеф Святло, ведавший борьбой с «контрреволюцией» в партии (в частности, именно он производил арест В. Гомулки). Его бегство, по всей видимости, было вызвано падением некогда всесильного шефа советских спецслужб Л. П. Берии, опекавшего коллег из Восточной Европы. Вскоре, с сентября 1954 г., Святло начал выступать по радио «Свободная Европа» с разоблачительными передачами о методах работы органов внутренних дел в Польше. Это послужило причиной для разбирательства в Политбюро ЦК ПОРП и позднейшего разделения Министерства общественной безопасности на МВД и Комитет общественной безопасности. Ряд руководителей старого ведомства (С. Радкевич, М. Метковский, Ю. Ружаньский, А. Фейгин) лишился своих постов, в отношении некоторых из них спустя какое-то время были возбуждены уголовные дела «за нарушения социалистической законности». Таким образом, были серьезно поколеблены позиции органов госбезопасности, а опосредованно – и всей правящей элиты. Начались реабилитации и освобождения из тюрем политзаключенных, в том числе пострадавших за правонационалистический уклон. На совещании центрального партийного актива 29 ноября – 1 декабря 1954 г. критике подвергся всемогущий до того момента Я. Берман, а член ЦК В. Клосевич открыто поставил вопрос о юридической обоснованности ареста Гомулки [74] .

В конце февраля 1956 г. состоялся XX съезд КПСС, на котором с тайным докладом о культе личности выступил Н. С. Хрущёв. А 12 марта в Москве умер Б. Берут. Начавшееся вскоре в Польше массовое общественное движение за демократизацию и завоевание полноценного государственного суверенитета значительно усилило ажиотаж, связанный с дележом наследства бывшего партийного лидера.

На проходившем в марте 1956 г. VI пленуме ЦК ПОРП обнаружился явный раскол ЦК на две группы – «натолинцев» и «пулавян», трения между которыми будут определять внутрипартийные отношения во 2-й половине 1950-х – 1960-е гг. В историографии сложилась точка зрения, что «натолинцы» (названные так по имени варшавского района, в одном из особняков которого участники группы проводили свои встречи) относились к консервативному крылу правящей верхушки. Они якобы выступали за сохранение жесткого политического и экономического курса при условии отказа от «перегибов» и наказания виновных в «ошибках» старого руководства. Такое мнение, на наш взгляд, звучит слишком упрощенно и не вполне отражает цели этого течения.

Единственное, что не подлежит сомнению, – это стремление «натолинцев» отмежеваться от Берута, Бермана, Минца, Замбровского, Радкевича и их ближайшего окружения. «Натолинцы» в открытую говорили о неумеренной представленности евреев в правящих структурах партии и госбезопасности и, будучи выходцами из рабоче-крестьянской среды, весьма холодно относились к интеллигенции. К наиболее влиятельным «натолинцам» причисляют: В. Клосевича, С. Лапота (заместителя премьер-министра), З. Новака, К. Мияля, Б. Руминьского (министра сельскохозяйственной промышленности и продовольствия), К. Виташевского (заместителя министра обороны, начальника Главного политического управления вооруженных сил), Х. Хэлховского (кандидата в члены Политбюро, председателя президиума воеводского совета во Вроцлаве), Ф. Юзьвяка, А. Завадского, В. Двораковского (начальника Комитета общественной безопасности).

«Пулавяне» же (названные по имени Пулавской улицы в Варшаве, где многие из них проживали), как полагают историки, выступали за ограниченную демократизацию политической системы (в частности, за реальную выборность партийных руководителей), экономические реформы в югославском стиле и либерализацию культурной и научной жизни. Видными «пулавянами» считаются: Р. Замбровский, Л. Касман (многолетний главный редактор официального органа ЦК ПОРП газеты «Трибуна люду»), С. Сташевский, А. Альстер (заместитель председателя Комитета общественной безопасности), Ц. Будзыньская (директор Центральной школы ПОРП), Р. Гранас (директор партийной школы при ЦК ПОРП), Е. Моравский (заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК), А. Верблян (преемник Моравского в Отделе пропаганды и агитации), Е. Альбрехт (председатель президиума варшавского горсовета), В. Матвин (бывший первый секретарь варшавского комитета ПОРП, дважды – главный редактор «Трибуны люду»), Х. Козловская (заместитель заведующего Организационным отделом ЦК), Ю. Коле (заместитель министра финансов), Х. Яворская (председатель Главного правления Союза польской молодежи), Я. Зажицкий (председатель Центрального управления профессионального образования, затем – заместитель министра обороны), А. Старевич (секретарь Центрального совета профсоюзов) [75] .

Приведенный перечень показывает, что новый раскол произошел уже не по политическому, а скорее по национальному признаку. Среди «натолинцев» не было ни одного еврея, зато среди «пулавян» их было немало. Вместе с тем потеряло свою актуальность разделение на «московских» и «немосковских» поляков. Представители и той, и другой группы находились в обеих «фракциях». Например, «натолинцы» Виташевский и Завадский во время войны находились в СССР, а их товарищи по группировке Мияль, Хэлховский и Юзьвяк – в Польше. «Пулавяне» Альбрехт и Моравский были участниками антифашистского подполья, а Замбровский и Матвин входили в состав армии Берлинга, сформированной на территории СССР. Но оба течения отказывали в доверии Берману, Минцу и Радкевичу, которые таким образом оказались лишены поддержки в партии и вскоре были выведены из властных структур.

«Пулавянам» принадлежит заслуга развертывания критики сталинизма в Польше. Правда, произошло это уже после знаменитого доклада Хрущёва на XX съезде КПСС. О том, какое влияние на умы польских коммунистов имело выступление Хрущёва, говорит заявление Ю. Стрыйковского, который указывал, что до XX съезда он питал «слепое доверие» к партии, а свою идеологию основывал на работах Сталина; но поскольку партия, продолжал писатель, сама признала, что может совершать ошибки, стало быть, позволено ее критиковать [76] . Глава варшавского комитета ПОРП С. Сташевский, выступая в начале марта 1956 г. на закрытом совещании центрального партактива, назвал «бериевщину» закономерным следствием системы, созданной Сталиным, и выступил с предложением реабилитировать всех польских коммунистов, осужденных за политические преступления. А «Трибуна люду», руководимая В. Матвиным, 10 марта без ведома ЦК опубликовала редакционную статью под заголовком «О культе личности и его последствиях» [77] . Благодаря этому Польша, наряду с СССР, оказалась единственной страной советского блока, где «Тайный доклад» Хрущёва стал достоянием гласности.

При этом не следует переоценивать реформаторский запал «пулавян». Они были категорически против снятия с группы Гомулки ярлыка правонационалистических уклонистов, следуя в этом курсом Берута. Еще весной 1956 г., когда в стране поднималась общественная волна за возвращение бывшего генерального секретаря на пост главы партии, такие люди, как С. Сташевский и Е. Моравский, продолжали твердить, что «гомулковщина» означает отказ от социализма. Впрочем, подобной точки зрения придерживалась и часть «натолинцев» (например, А. Завадский, Ф. Юзьвяк), а также новый первый секретарь ЦК ПОРП Эдвард Охаб. Ничего не имея против восстановления отставного лидера в партии, они воспринимали это лишь как акт его очищения от обвинений в антигосударственном заговоре, но не как признание правильности его политической линии. Охаб вспоминал: «Я говорил в Политбюро: надо с горечью заявить, что мы совершили тяжкую ошибку, обвиняя Гомулку в антикоммунистическом заговоре… После XX съезда КПСС для меня стало совершенно ясно, кто организовал этот “международный заговор”. Я по-прежнему сохранял свою позицию по отношению к так называемому правонационалистическому уклону, но говорил: это дело уже в прошлом, а теперь, сталкиваясь с другими проблемами, мы не должны ущемлять Гомулку и мешать ему вернуться в партию» [78] . 9 мая 1956 г. по поручению Политбюро с бывшим генеральным секретарем встречались Ф. Мазур и З. Новак – два столпа «натолинской» группировки. А на июльском пленуме ЦК произошел горячий обмен мнениями между представителями обеих группировок, в ходе которого общим голосованием было решено отменить постановление III пленума от 13 ноября 1949 г. о выводе Гомулки, Клишко и Спыхальского из состава ЦК за право-националистический уклон и потерю революционной бдительности [79] .