– Удивились? – глядя на отвисшую Генину челюсть, спросил Илья Фёдорович. – Не бойтесь, никакой мистики! Вы этот адрес указали, когда мы с вами договор заключали. Можно войти?

Гена немного расслабился и кивнул. Усачёв бодро прошагал в комнату и аккуратно поместил грузное тело в драное хозяйкино кресло. Без разрешения он вынул пачку сигарет, закурил и выпустил клуб дыма.

– Всё витаете в облаках, воин? – неожиданно спросил он, пристально глядя на менеджера.

Двинянин кивнул утвердительно, усиленно соображая, что привело психоаналитика в вечернее время к нему домой.

– Не послушались, значит, меня, – без доли упрёка промолвил психоаналитик. – Продолжаете параллельно жить в картонно-нелогичном мире Ветрогорья. Боитесь реального мира?

– Не боюсь! – с вызовом ответил Гена и слегка расправил плечи.

– Тогда зачем вам Гедвин? И другие прочие реализации?

Про Гедвина Усачёв знал из рассказов Двинянина. Но откуда ему знать о других мирах?!

– Тут и знать нечего, – стелепатировал Илья Фёдорович. – У вас на лице написано, что вы запутались в собственных иллюзиях и с трудом отличаете реальный мир от воображаемых.

– Эти миры реально существуют! – выкрикнул менеджер.

Боясь, что психоаналитик посоветует ему обратиться к профильным специалистам, в психушку, Гена скороговоркой изложил собеседнику теорию мультиматерии, проповедуемую Мирошниковым. Усачёв слушал внимательно и не перебивал.

– Мир абстрактных чистых законов, судеб и идей… – задумчиво проговорил он, дослушав сбивчивый рассказ Двинянина до конца.

– Именно. А материальные миры – реализации этих абстракций.

– Идеализм в первозданном виде! – презрительно сощурился психоаналитик и, надув толстые щёки, выпустил дым в сторону Гены. – Идея первична, а материя – лишь платформа для реализации… Махровый идеализм! Вы в бога веруете?

– Ну… Как сказать… Так-то нет…

– Почему тогда слушаете бредни разных идеалистов? Материя первична. Она одна-единственная, и никаких других нет, – безапелляционно заявил Илья Фёдорович. – И все иные миры – субъективная реальность, существующая только в вашей голове.

Он загасил окурок прямо о журнальный столик хозяйки, поднялся, едва не свалив этот столик огромным животом, и прошёлся по комнате.

– Я легко бы мог опровергнуть реальность ваших миров, Гедвина и прочих. Бьюсь о заклад, что населяющие эти миры персонажи говорят неестественными пафосными фразами. Они картонны, они не обладают ярко выраженными чертами характера, они схематичны и абстрактны. Так ведь?

Хорошо бы выставить собеседника за дверь, но деликатный менеджер на это никогда бы не решился ни в одной реализации. Поэтому он только согласно закивал, стараясь не раздражать психоаналитика.

– А наш мир реален? – вдруг спросил собеседник и вперился глазами в Двинянина, ошеломлённого таким поворотом в беседе.

– Вроде как…

– «Вроде как», – передразнил его Усачёв. – Именно, что вроде!

Он вдруг подскочил к Гене и резко взял его за грудки:

– Скажи-ка, юный друг, чем торгует фирма, где ты работаешь?! – перешёл на «ты» собеседник.

Менеджер вначале хмыкнул, а затем облился холодным потом и побледнел. И правда, чем торгует «Русакофф»?! Гена начал усиленно копаться в памяти, вспоминая работу: планы, отчёты, концепции, совещания, презентации – вся атрибутика рутинной офисной работы. Есть заказчики и есть поставщики. Но главное он не мог вспомнить, какой товар они, русаковцы, берут у поставщиков и перепродают заказчикам! Двинянин вытер выступивший пот со лба, и Илья Фёдорович, заметив это, нанёс второй удар:

– Ты своё детство помнишь?

– Помню, – Тут у Гены сомнений не возникало.

Он помнил два последних класса школы, первую неудачную любовь, разлучника Орлова, красивую Ельцову, уроки физкультуры, родителей… Но тут его вторично прошиб холодный пот: всё это вспоминалось, словно эпизоды из биографии, из которой многие незначительные моменты вычеркнуты. Младшие и средние классы он не помнил совершенно. Он не помнил других уроков, кроме физкультуры, и других одноклассников, кроме Нади и Орлова. Ну и Маши из параллельного. А проклятый психоаналитик наносил удар за ударом.

– На кого ты учился в вузе? Не помнишь! Название города твоего детства? Тоже не помнишь! Имя твоей сожительницы, с которой ты прожил три года? И это не помнишь!

От головокружения Двинянин свалился в освободившееся кресло, а Усачёв навис над ним, продолжая добивать аргументами:

– Почему в нашем мире большинство говорит шаблонными фразами? «Я вас услышал», «у меня проблемы»… Носят дурацкие надуманные фамилии? Почему окружающие тебя люди схематичны? Какая внешность у Русакова и Храмцова? Почему в Ветрогорске вечная туманная осень?