Коли ковшик поднесут - иного хочется,

А как третий поднесут - так и меры нет.

Калачики-то там да всё медовые:

Как отведаешь калачик - ино хочется,

Как другой отведать - так и меры нет.

А как девки там, да всё красные:

Коли глянется какая...

Еким замолчал, пожевал губами, и закончил:

– В общем, никак нам в Чернигов нельзя.

– Ну да, - вздохнул Алешка, - нельзя... Делать-то что будем?

– Что делать, что делать... Жребий бросать будем. Куда укажет, туда и подадимся. Судьба, значит, такая.

– А ежели в Чернигов?

– Говорю же, судьба. Ее как на старайся, все одно не убежать.

– Ну так и бросай.

– Это еще зачем? Так только говорится. На самом же деле, загадывается.

– Мне все едино. Загадывается - так загадывается. Не век же тут возле камня торчать.

– Чего бы и загадать-то...
– Еким бормочет.
– Да хоть на птицу. В какую сторону первая птица над нами полетит, туда и нам подаваться...

– Нехай птица будет... Только сколько нам ждать-то ее?.. Не лучше ли другое что загадать?..

Только это было Еким рот раскрыл, для ответа, как каркнуло над ним, да тут же по шелому и шваркнуло. Глянул Алешка, и сдержаться не смог. Стоит его товарищ, будто окаменелый, рот разинут, глаза выпучены, по шелому след от птицы пролетевшей сползает. Глянул, да и повалился в траву. И хочет сдержаться, ан сил нет. Больно уж товарищ его потешно смотрится. Даже и не заметил, в какую сторону ворона подалась.

– Все!..
– рявкнул Еким так, что камень пошатнулся.
– С меня хватит!..

Он наклонился и рывком поднял Алешку с земли.

– Идем!
– Еким подхватил своего коня за узду и, не оглядываясь, повел его по первой попавшейся дороге.

Алешка сорвал было пучок травы, затем, глянув на него, а потом на товарища, отбросил его в сторону, ухватил своего коня и подался за Екимом.

...Где пешими, где вершниками, а добрались молодцы до речки-невелички. Дорога их прямо к броду вывела, так что искать не пришлось. Это уж сколько верст позади осталось, если от камня указательного считать? С полсотни, никак не меньше. Тут опять и лесу начаться, и пригоркам, а то все ровно по скатерке. Поскидали с себя все, и ну плескаться, будто дети малые. Рубахи, порты прополоскали, чтоб от пота избавить. Лошадей расседлали и возле дерев пристроились, на ночлег. Алешка дрова собирает, носит, ему и огонь разжигать, а Еким подобрал елку сухую, обстругал от веток, заострил и на речку вернулся. Она хоть и невеличка, - шагов с десяток будет, - а не без рыбы. Птиц, конечно, они на версту, что вверх, что вниз, распугали, а рыба... Куда ж она денется? Притихло, вот она на свои места и вернулась. Отошел Еким подальше, где кувшинки возле берега, затаился, высматривает. Сколько прошло, тень под листом заприметил. Теперь, главное, не спугнуть. Изготовил свое орудие, нацелился, да ка-ак даст!.. От того ли, что навык потерял, али усталость свое взяла, али просто не его сегодня день - и мимо, и сам в воду улетел. А щука - что? Была - и нет ее.

Вылез Еким на берег, снял с уха траву водяную, длинную, попрыгал на одной ноге, потом на другой, воду из ушей вытряхивая. Порты снял, выжал, только было собрался обратно надеть, и призадумался. Нет, не то, чтоб он в это верил, ан отчего бы и не попробовать? Все одно с его удачей нонче - только по грибы. И то - в погреб. Оглянулся по сторонам, будто худое замыслил, взял в руки порты, закрыл глаза, и как был в чем мать родила, крутнулся на одной ноге три раза, метнул порты вверх, руки выставил, шепчет: "Чтоб мне рыбу поймать, как порты поймаю"...

Алешка уже ждать заждался, когда Еким вернулся. Встал, видит, тащит его товарищ двух щук, каждая в три локтя, а сам смурной какой-то. Подошел, бросил добычу возле костра, и стоит, глаза в огонь вперив.

– Ты чего это?
– Алешка спрашивает.
– Аль русалку увидал?

– Да нет, ну брешут же все!..
– невпопад ответил Еким, махнул рукой и принялся насаживать рыбину на палку.

Хоть и кажется - велика рыбина, в три-то локтя, ан и молодцы не лыком шиты. Как сготовились щуки, ухватились поудобнее, и ну наворачивать - только за ушами трещит. До костей быстрее обглодали, чем иной до ста досчитает, ежели, конечно, грамоте да счету обучен. Водицей запили, у костра растянулись. Разговор завели, как-то заявятся ко двору княжескому, как-то встретят их да на службу примут, как служить станут, какая слава об них по белу свету пойдет. Все тише и тише голоса, все бормотнее, глаза сами закрываются - хоть поленьями подпирай. Оно, конечно, надо бы поочередно дозором бодрствовать, ан больно тихо вокруг, мирно. Лошади, вон, спокойно себя ведут, знать нет поблизости зверя хищного. Оружие - под руку, седла - под голову, и ну храпеть, аж ветви ближних дерев шеволятся.

Крепок сон молодецкий, сладок. Случись рядом где люди лихие, ох, несдобровать бы добрым молодцам. Их счастье, что не случилось. Уже и туман рассеялся, и солнышко красное из-за деревьев лучи кажет, а они - и в ус не дуют. Дрыхнут, хоть в било бей.

А тут странник показался. Старенький такой. Бредет себе с котомочкой через плечо, посохом в землю постукивает. Слышит, на взгорке кто-то соловьями заливается. Приостановился. Покачал головой, свернул и к молодцам направился. Подошел, глянул - люди делом заняты, отдыхают. А раз так, чего тревожить понапрасну? Присел рядышком с кострищем, посидел сколько, и тоже подремать приспособился. Клюку свою вдоль тела, руки под голову - и давай третьим соловьем насвистывать, пуще первых двух.

Сколько прошло, Алешка пробудился. Присел, головой мотает. В ней такой шум стоит, будто стадо коров ревмя ревет. Ну, Еким!.. Растолкать надобно, а то всю живность окрестную распугал, так и с голоду помереть недолго. Потянулся, и глазам не поверил. Ничего не понимает. Когда ложились, вроде, Еким один был, а сейчас, проснувшись, двое. Что еще за напасть такая! Как это он умудрился, за ночь из одного - двумя стать? Чего и удивляться, что в башке шум стоит. Один - что гром гремит, а уж как двое, - и сказать нельзя. Может, и он тоже, того... Ну, двое его стало?.. Огляделся - нет, не того. Один. Тут только и дошло, что второй - это даже и не Еким вовсе, а какой-то старец. Откуда взялся, коли его тут не было, не понятно.