Вот и сказал князю, не оправился, дескать, от болезни своей. А коли про трех речь зашла, так почему бы второму богатырю за Добрыней не съездить? Илье, то есть.

А князю что? Ему кто б ни поехал, главное, чтоб привез, да побыстрее. Может, и вправду, у Ильи лучше получится. Он, вишь, какой говорливый оказался. Глядишь, сядут с Добрыней медку отведать, он его и уговорит. Скажи ему, Алешка, с утра завтра, как оклемается, повеление княжеское. Да пусть поторапливается. Коли погнали степняков от Чернигова, знать, пора и к ним в гости понаведаться, не все же им к нам...

С тем Алешка к себе и ушел. Думал спать завалиться, а сна - нет как нет. Ворочается на шкуре медвежьей, что Хорт подарил, и так ему гадко от себя самого стало, спасу нет. Он ведь сам таким стал, что Добрыне в укор ставит. Может, прав Екимка, что подальше от него, в Ростов, подался? Может, прежде него самого что-то такое в нем учуял, чего сам он до сих пор учуять не в состоянии?

Так и промаялся до утра, покуда не настало время Илью проведать. Как он там, сердешный, после вчерашнего?

Собрался, подошел к двери, прислушался. Начал отворять тихонечко, так ведь заскрипела, окаянная, в тридевятом царстве, небось, слыхать. Сунулся, видит - Илья на него смотрит. Не выдержал взгляда, отвернул голову в сторону... Слышит, каркает кто-то. Глянул снова - Илья это. Рот разевает, а сказать ничего не может, только каркает. Шибко, видать, вчера переусердствовал.

– Тяжко?
– спросил сочувственно.

Понял Илья, словами делу не поможешь, - кивнул.

А тут как раз гридень за спиной пробирается. Ухватил его Алешка за шиворот.

– А ну, живо сюда квасу с ледника, полведра, пирогов с зайчатиной, с пылу, с жару, что там еще у вас готово? В общем, все, что есть в печи, то на стол мечи. Давай, пошевеливайся.

И пнул слегка, для порядка.

Тот, пока Илья в бочке с водой плескался, все как есть мигом доставил. Сел Илья за стол, отхватил половину пирога и вдруг спохватился.

– Ты-то там чего застрял? Присаживайся. Меня Ильей зовут, коли не знаешь. По батюшке - Ивановичем. А ты кто таков будешь?..

И тут Алешку будто торкнуло что-то.

– Алешей зовут, по батюшке - Григорьевичем... Только ты, Илья, погодил бы за стол звать.
– Помялся-помялся, да и махнул, как с дуба.
– Виноват я перед тобой. Повиниться пришел.

Видит, тот ничего не понимает. Глазищи вылупил. То ли от удивления, то ли пирогом подавился - поди, разбери. Ан, раз уж начал говорить, поздно назад поворачивать. И рассказал Алешка, в чем вина его. Все, как было рассказал, ни убавить - ни прибавить. Что ж, Илья Иванович, за тобой слово.

Тот нахмурился, бирюком смотрит. Смотри-смотри, вот он я, весь перед тобою. Без ножа в руке, без камня за пазухой. Покачал Илья головой, буркнул, садись, мол, потолкуем. Потолкуем - так потолкуем. Подошел, сел на лавку, руки на всякий случай перед собой положил. Показалось - мелькнуло на лице у Ильи желание дать ему по шее. Не дал, даже если и хотел. Стал вместо этого спрашивать, как вчера здесь очутился, потому как не помнит ничего.

Слово за слово, как-то и разговорились. Чудно Алешке. Чем больше говорят, тем ему как-то легче становится. Уже и квасу хватил, и пирогов. Чувствует внутри себя - будто из одного они теста слеплены, что не соперник с ним за одним столом сидит, товарищ верный. Такой, с кем бок о бок жить, богатырством не меряясь. Чуть было про поручение княжеское не позабыл, да спохватился.

Удивился Илья. Только прибыл, и уже - поручение. Расспрашивать начал, почему ему честь такая выпала, почему не другому. Про себя Алешка честно сказал, что не ладят они с Добрыней. Не стал говорить, что всего-то раз и виделись, а с другой стороны - один раз увиделись, и тут же разодрались. Какой тут лад? С другой стороны, с Ильей по первости тоже неказисто получилось...

Хорошо, разговор в сторону ушел. Как-то незаметно про родные места Алешкины заговорили. Про родных вспомнилось. Илья весточку предложил передать, коли что...

– В ножки тебе за то поклонюсь, - серьезно ответил Алешка...

Уехал Илья, Алешка же к прежней жизни вернулся. Скоро, должно быть, в поход отправляться, а у него все девица с ума нейдет. Все вокруг терема ейного топчется, и никак ничего путного придумать не может. Побродит туда-сюда, повздыхает, и прочь убредет. Зачастую и сам не видит, куда. Так и случилось, забрело его на торжище, а там старушка какая-то навстречу попалась. Не заметил ее молодец, пока в голос не заверещала. Он, вишь, мало того, с ног ее сшиб, так еще и корзинку в грязь вывалил. Ну, что, ну - виноват... Вот тебе, бабка, новая корзинка, чего там в ней такое было? Накупил Алешка всего, чего сказала, да еще калач огромный, маковый, в придачу; усадил на плечо, из озорства, куда нести, спрашивает. Бабка верещит, спусти наземь, окаянный, народ кругом гогочет, а Алешке хоть бы хны - куда несть, и все тут. Колотит она его, а люди от смеха заходятся, стоять не могут, кто во что горазд. Одни кричат: "По себе, мол, девку нашел", другие - "На что она тебе, злющая такая?", третьи и того пуще... Образумился тут Алешка, повинился. Как лучше, дескать, хотел, но коли своим ходом желаешь, - и на землю-таки опустил. Еще калач прикупил, платков расписных, народу кулак показал, - посмеялись, и хватит, - ну, коли верхом не желаешь, давай так просто провожу. Только старушка шибко ругательная попалась. Подарки забрала, а сама костерит молодца, на чем свет стоит. Алешка и сам чувствует, от дурной головы поступок его, ан что ж теперь - головою об забор убиться? Бочком-бочком, в улицу какую-то спрятался, дождался, пока бабка с торга пойдет, и за нею увязался. Мало ли, помогу чем, еще раз прощения спрошу, глядишь, и подобреет.

Крадется тихонько, посматривает. То чудно, что она вроде как по той же самой дороге шаркает, по какой он мимо Аленушкиного терема на торг шел. Вдруг она и живет где по соседству? Тогда обязательно нужно прощение выпросить, да порасспросить хорошенько, про житье-бытье Сбродовичей. А ну как она и в терем к ним вхожа, да с той самой бабой-ягой, что за сестрой их присматривает, ведается?

Совсем уже близко от места, для Алешки заветного, как вдруг, откуда ни возьмись, та самая собака, знакомая его, выскочила. Выскочила, залаяла, - и к бабке. Наскочила, ухватила за подол, рычит и напрочь рвет. Заголосила старушка, отмахнуться пытается, да где там - псина не по ней размером, так еще и не из пугливых. И главное - как Алешка под окна, так народу - не протолкнуться, а тут - никогошеньки. Совсем бабке пропадать, кабы не молодец. Увидал такое дело, даже камня искать не стал, - рукава засучил, кулаки сжал, гикнул на всю улицу - и на выручку. Только супротивник его дожидаться не стал. Глянул искоса - не сдюжить ему с Алешкой, деранул напоследок бабкин подол, выхватил кусок здоровенный, и подался победителем прочь, во все четыре лапы. Покусать - не покусал, разве что ущербу наделал, да напугал шибко.