— Молча, — буркнула Янис-Эль, которая, в бытность свою капитаном Иртеньевой, прошла через такое, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать.

— «Молча», — Марика покачала головой и села за стол. — Ничего-то ты в жизни не повидала, вот и судишь так легко, — Янис-Эль хмыкнула, но по понятным причинам промолчала, а Марика продолжила: — Люди разные. И по-разному к таким вещам относятся. Кто-то напьется и забудет, а кто-то руки на себя наложит.

И вот теперь Янис-Эль смотрела на своего горе-супруга и совершенно отчетливо понимала, почему пресветлая дора Фрейя советовала ей быть мудрой и деликатной… И что делать? Трахнуться с ним, как Эйсон и просит, и тем самым навсегда поломать их возможные отношения в будущем? Или уйти и позволить этому бедолаге тут с ума сходить, а то так и помчаться искать удовлетворения с первой встречной?.. Или того хуже — с первым встречным… С проклятым Корисом! И так ведь сколько этот одуван божий продержался! Не всякий сможет так долго. Марика говорила, что все действует сразу, как обухом по голове. И если приказ давшего зелье не исполнить сразу, то и действительно умереть можно. Мозги просто вскипят. Или что-то вроде инсульта долбанет.

«А он терпел и сидел рисовал… — думала Янис-Эль с неожиданным теплом. — Меня рисовал… Мои руки, мою улыбку… Минет в моем исполнении, на который так обиделся… Глупый…»

Янис-Эль сунулась ближе к лицу Эйсона и уставилась в его зажмуренные глаза, размышляя. Делать это было трудно. И в первую очередь потому, что кровь уже давно отлила от мозга существенно ниже. Возбуждение туманило голову. Нестерпимо хотелось отдаться и в то же время взять, завладеть Эйсоном, о котором Янис-Эль думала с того самого момента, как только увидела этого чудика с его невероятными по-детски доверчивыми и наивными глазами.

— Что он тебе сказал после того, как ты выпил с ним за компанию, а? Что ты должен сделать, чтобы соответствовать условиям заклинания, которое смешали с зельем? Вспоминай, глупая твоя башка!

— Он сказал… Мне стыдно, Янис-Эль.

— Чего стыдно-то? Того, что поступил, как болван первостатейный? Ну тут уж ничего не поделаешь. Так что давай. Колись.

— Он… Он сначала спросил, как я себя чувствую.

— Заботливый, гнида. Ну?

— Потом стал вспоминать наше детство. Он… Понимаешь, Янис-Эль… Мне было десять, а ему восемнадцать… И в общем, я ничего не понимал, а он… Отец как-то застал нас, когда он… В общем, потом Корису пришлось уехать…

— Он что — соблазнил тебя? — вновь наливаясь диким гневом, тихо спросила Янис-Эль.

— Нет, — Эйсон закрутил головой, но глаз так и не открыл. — Он говорил, что боги что-то перепутали. Что это ему надо было быть наследником Дома, а мне сама судьба — быть… Быть нижним… Под ним… И по характеру, и вообще…

— Тогда чего ж ты обрадовался ему, как родному?

— Почему «как»? Он мой брат, мой единственный близкий родственник…

— Твои единственные близкие родственники — это Лута и Альф, Эйсон. Гнать его надо было поганой метлой, а ты его к себе повел картины показывать. Ему — картины!

Почему-то этот факт задевал особенно жестоко. Янис-Эль казалось, что картины Эйсона, его мастерская — это что-то личное, почти интимное. И показать их чужому, злому человеку — хуже супружеской измены. Если о ее нежданном муженьке и о ней самой вообще можно говорить с этой точки зрения. Ведь как можно изменить тому, с кем тебя ничего не связывает? Не рассматривать же в качестве клятв верности то, что вместо нее сказал у алтаря фьорнис Титус-Тит, чтоб ему в подаренном Янис-Эль горшке навеки задницей тощей застрять. Ладно… Чего уж теперь… Теперь главное выпутаться из всего этого без больших потерь.

— Так что он тебе сказал?

— Сказал… Сказал, что теперь я запою по-иному… Что теперь не буду отбрыкиваться и нос воротить… Что сам буду просить… мечтать ублажить… хоть кто-нибудь из презираемых мной эльфов… тех, в ком течет эльфийская кровь… Потому что именно для этого я только и годен… Картинки малевать и служить постельной грелкой… А потом… После… всего… Сказал, что все-таки убьет.

Эйсон с каждым словом говорил все тише и тише. Пальцы его ослабели и выпустили захваченные в плен уши. Янис-Эль, получив свободу, обняла этого дурака, удобно улегшись ему щекой на грудь, прямо туда, где заходилось нервным стаккато сердце. Корис был слишком самоуверен, слава богу. Он не додумался кодировать Эйсона на себя лично, а лишь издевался над ним, рисуя общие перспективы. Значит, у Янис-Эль получится… Вот только, как сам Эйсон после будет думать о своей и без того нежеланной жене, с которой пришлось переспать, будучи околдованным магическим афродизиаком?

— Ты из-за него так скверно к эльфам относишься? Из-за того, что у тебя произошло с Корисом, когда ты сам был ребенком?

— Из-за него. И из-за его отца. Из-за того, что этот мерзавец сделал с мамой…

— Не знаешь, кто это был?

Эйсон качнул отрицательно головой и вдруг открыл глаза. И Янис-Эль утонула в его взгляде. Никогда… Никогда она не думала, что все эти розовые сопли, все эти сюси-пуси, вся эта любовь-морковь приключится с ней. Да еще вот так — ярко, остро, буквально с первого взгляда. Нет, конечно в свое время она даже мечтала о чем-то таком. О том, что когда станет совсем взрослой, и ей исполнится целых десять или даже одиннадцать лет, то она встретит свою настоящую любовь на всю жизнь. И будет он в модных джинсах на болтах, майке с крутой надписью и с ирокезом на голове. Но после того, как ей исполнилось двадцать три, мечты о чем-то подобном ушли. Во-первых, потому что она вышла замуж, а во-вторых, потому, что в ее жизнь пришла армия и война. И под напором этих обстоятельств действительно непреодолимой силы все романтические глупости подвыветрились и очень быстро. Какая, на фиг, любовь? К кому? К этому патологически ленивому, постоянно всем недовольному мужчине? К Родине, блин? Даже Родину, хотя она и уродина, любить было проще.

Нет, иногда, особенно в очередной раз оказавшись на больничной койке после неудачно закончившейся для нее операции, Александра Иртеньева все-таки думала о том, что было бы хорошо, если бы в ее жизни появился настоящий мужик — сильный и надежный. Который полюбил бы ее просто так — «занизачто». И она бы его полюбила в ответ. Или очень постаралась полюбить… Но даже в эти моменты очевидной слабости капитан Александра Иртеньева обсмеяла бы любого, кто заговорил бы с ней о любви с первого взгляда. А уж того, кто предположил бы, что эта самая ее внезапная любовь окажется тютей и романтическим одуваном с серьезными творческими закидонами, она бы и побить могла…