Мы с Шарлоттой пришли в ужас. Названия некоторых из упомянутых Карен блюд мы слышали впервые и даже не догадывались, как их готовить. Кулинарные таланты Шарлотты ограничивались поджариванием тостов, а мои — приготовлением супа из пакетика. Все наши попытки сотворить более сложные блюда оканчивались ссорами, взаимными упреками и слезами. А также пригоревшим снаружи и сырым внутри конечным продуктом, обидами, повышенными тонами, разлитыми и рассыпанными ингредиентами. Невозможно приготовить омлет, не разбив лиц друг другу. По крайней мере, нам не удавалось.

Кухня в этот вечер являла собой ад Данте. Тот его круг, где грешников мучили овощами и фруктами. Все четыре конфорки и духовка были заняты, клубился пар, вилки и ножи падали на пол, содержимое кастрюль кипело и убегало. Стояла невыносимая жара, и мы с Шарлоттой напоминали две помидорины. В отличие от Карен.

Нас окружало огромное количество пищевых продуктов. Горы винограда, аспарагуса, цветной капусты, картофеля, моркови и киви громоздились на холодильнике, на подставке для сушки посуды и на подоконнике, пол был уставлен маринующейся говядиной, остывающим желе и чесночными тостами в фольге (ситуация еще более осложнялась тем, что Карен заставила нас вынести кухонный стол в гостиную). Я боялась шевельнуться, потому что могла оказаться по щиколотку в оливковом масле, красном вине, ягодах можжевельника, ванили, тмине и «секретном ингредиенте Карен» для маринада. Насколько я могла судить, этот секретный ингредиент был не чем иным, как обыкновенным коричневым сахаром.

Мне пришлось почистить четырнадцать миллионов картофелин. Потом я мелко нарезала семнадцать тысяч киви и вручную протерла их сквозь сито. Я поранила костяшки рук, перенося кухонный стол. Я порезала большой палец, когда срезала шляпки шампиньонов. В ранку попал перец чили. Карен сказала, что мне следует быть поаккуратнее и не пачкать продукты кровью.

Она периодически походила к каждой из нас и «шутливо инспектировала» то, что мы делали. И, понимая, что все это смешно, я тем не менее нервничала. Она вела себя как сержант, а мы — как молодые солдаты.

— Нет, нет, нет, — сказала она и (я не поверила своим органам чувств!) шлепнула меня по рукам деревянной ложкой. — Так картошку не чистят. Ты срезаешь очень толстый слой. Это расточительно, Люси.

— Отвали отсюда со своей ложкой, — сердито огрызнулась я, мечтая, чтобы в моих руках вместо овощечистки оказался острый нож.

Мерзкая сучка зашла слишком далеко. И место, куда пришелся удар ложкой, болело.

— Ой-ой-ой, какие мы обидчивые сегодня! — засмеялась Карен. — Тебе надо научиться правильно воспринимать конструктивную критику, Люси. А иначе ты в жизни ничего не добьешься.

Меня переполняла ярость. Но я старалась — я должна была относиться к ней с пониманием. Ведь она сходила с ума из-за молодого человека. И пусть этим молодым человеком был всего лишь Дэниел, не мне было судить ее.

— А это что такое? — воскликнула она, перейдя к Шарлотте, которая чистила морковку.

— Морковь, — ответила Шарлотта угрюмо.

— Что это за морковь? — медленно и многозначительно произнесла Карен, держа в вытянутой руке чищеную морковь.

— Чищеная.

— Чищеная! — с торжеством в голосе повторила Карен. — Она говорит, что это — чищеная морковь. Могу я спросить тебя, Люси Салливан, похоже ли это на чищеную морковь?

— Похоже, — ответила я из солидарности с Шарлоттой.

— Нет, не похоже! Если это и чищеная морковь, то ее очень плохо почистили. Все переделать, Шарлотта, и на этот раз постарайся, чтобы все было правильно.

— Хватит, Карен, — вырвалось у меня. Я была слишком сердита, чтобы контролировать свои слова. — Мы делаем тебе одолжение.

— Прошу прошения? — Карен повернулась ко мне. — Вы делаете мне одолжение? Мне так не кажется, Люси. Но ты можешь идти, если хочешь, только не думай, что тебе и Гасу завтра найдется место за столом.

Я немедленно притихла.

Гас так обрадовался, когда я сказала ему о предстоящем ужине и о том, что все должны нарядиться. Если все отменится, то он огорчится. Итак, я проглотила свой гнев. Еще один шаг по дороге к язве желудка.

— Я выпью вина, — буркнула я и потянулась к одной из бутылок. — Ты будешь, Шарлотта?

— Ничего ты не выпьешь! — взвизгнула Карен. — Это вино для завтрашнего вечера… а, ладно, открывай. Я тоже с вами выпью.

И так продолжалось до глубокой ночи. Мы чистили, терли, резали, бланшировали, фаршировали, взбивали и пекли.

Мы седлали столько, что Карен почувствовала что-то вроде благодарности по отношению к нам с Шарлоттой, но только на секунду или две.

— Спасибо, и тебе, и тебе, — сказала она и наклонилась, чтобы вытащить очередное блюдо из духовки.

— Что? — переспросила я. Я так устала, что подумала, что мне это послышалось.

— Я сказала спасибо, — повторила Карен. — Вы обе очень… О, черт! В сторону! Прочь! — заорала она, сбивая меня с ног и отбрасывая от себя противень с венским печеньем в миску с рататуем. — Я обожглась до самой кости! — пожаловалась она. — Эти варежки никуда не годятся.