Центральной идеей «Книги воина» (именно такой смысл окончательно был закреплен за «Хагакурэ»), считают названные авторы, является заимствованная из конфуцианства идея «верности долгу». «В кодексе бусидо, – пишут они, – долг и честь предписывают соблюдать верность, благородство, мужество». И тут же приводится изречение Конфуция: «Видеть то, осуществление чего требует долг, и не сделать, есть отсутствие мужества» [14] .

С понятием долга в героическом этосе самураев тесно связана клятва. Как указывает академик Н. И. Конрад, в Японии клятва входит в основной фонд национально-монархической идеологии. Она же, клятва, клятва верности, служит во многих случаях идейным и идеологическим обоснованием харакири (самоубийства), получившего в годы Второй мировой войны статус героического подвига, свершаемого во имя Родины, во имя императора, подвига камикадзе («камикадзе» в буквальном переводе: «божественный ветер» – аллюзия «божественной помощи японскому народу»). Вот одно из писем двадцатидвухлетнего камикадзе мичмана Итиро Хаяси к матери: «Дорогая мама, пожалуйста, не тоскуй по мне. Какое счастье погибнуть в бою! Мне посчастливилось получить возможность умереть за Японию… До свидания, дорогая. Проси Небо принять меня к себе. Я буду опечален, если Небо отвернется от меня. Молись за меня, мама!».

Герой вне связи с нравственностью – не более как «авторитет» (лидер). Именно с такими героями мы встречаемся в преступном мире, криминальной субкультуре. Это герои, живущие по законам (нормам) своей особой морали, под которой мы понимаем в данном случае этос, и не просто этос, а этос античеловечный, асоциальный, деструктивный и потому осуждаемый и отвергаемый. Было бы, однако, серьезной ошибкой ограничивать область существования «авторитетов» исключительно преступным миром. «Авторитет» заявляет о себе и в сфере бизнеса, и в сфере политики, и в сфере искусства и т. д. И здесь мы подходим к более общему понятию – понятию антигероя.

Появление антигероя в человеческом сознании – мы уже встречались с раздвоением героического мира в сознании древних людей на «добрый», «положительный» (Прометей, То Кабанана) и «злой», «отрицательный» (Эпиметей, То Карвуву) – объясняется противоречивостью вообще всего сущего, диалектической связью и взаимопереходами противоположностей, чем отмечены не только материальные объекты, но и идеальные процессы и образования.

Названные нами два вида героев, героев-антиподов, то есть героев «хороших» и героев «плохих», героев возносимых и героев осуждаемых, героев благих и героев заклятых, героев великих и героев низких, отличаясь огромным феноменологическим разнообразием, соотнесенным с культурными системами, тем не менее сопровождают человечество на протяжении всей его более чем двухтысячелетней истории. И мы должны признать, что антигерой – это тоже социальный статус, то есть здесь имеет место та же ситуация, с которой мы встречались, рассматривая социальную природу героя. Однако, если герою отводятся в человеческом сознании, субъективном мнении верхние (высшие) иерархические уровни, то антигерой обречен на низшие страты (вспомним, о ком и когда говорят в России «низкий человек», «опуститься до такой низости») и даже категорический отказ в нравственности вообще (феномен безнравственного поведения). Все это возможно потому, что антигерой, точно так же как и герой, есть определенный культурный образ, складывающийся в человеческом сознании и реифицируемый в различных материальных предметах, символах и знаках. В этом случае также используются и произведения искусства, и литература, и дискурс. Одним словом, все доступные средства воздействия на ум (разум), чувства и даже бессознательную сферу человека, призванные управлять, – будь то область религии или политики, этики или эстетики – индивидуальным и групповым поведением, а следовательно, обеспечивать востребованный или издревле установленный статут героя/антигероя, и тем самым социальный порядок, тождественный организации данной культурной системы. Напомним, что согласно кибернетике, элементарный порядок складывается путем утверждения и отрицания, «да» и «нет», «1» и «0». Поэтому образ антигероя с его негативным семантическим статутом является весьма полезной «находкой» самой человеческой эволюции с ее социобиоинтенцией. Этот образ служит средством борьбы с системной дезорганизацией, инструментом утверждения социального порядка, поскольку используется в качестве преграды системным отклонениям, не только нежелательным, но и в целом ряде случаев приводящим к гибельным последствиям. Здесь действует уже известный нам общий закон: субъективное осуждение, отрицательные оценки, презрительные эпитеты, которые необходимо содержит в себе образ антигероя (напомним, что все подобные образы, как правило, на феноменологическом уровне сопровождаются руганью, проклятиями, весьма нелестными сравнениями, отрицательными эмоциями, карикатурами), объективно направлены на устранение беспорядка (дезорганизации), хотя субъект этого в подавляющем большинстве случаев не осознает. И если герой служит воплощением разрешения на те или иные отклонения, субъективно оцениваемые в рамках данной культуры как «положительные», если герой, иначе говоря, это социальное «да», это «плюс», это «единица», это «выигрыш», то антигерой это социальное «нет», «нет» отклонениям, воспринимаемым и оцениваемым в обществе как «отрицательные». Антигерой это «минус», это «проигрыш», это «потеря», это «погибель», если продолжить речь об онтологических отклонениях в их метафорических образах. Да и вообще герой и антигерой суть метафорические образы социальных отклонений. Они «изобретены» человечеством дабы уберечь социальную организацию от разрушительной энтропии. Только, если герой призван делать это прямо и в подавляющем большинстве случаев открыто, то антигерой выполняет то же дело чаще всего окольно, навыворот (тут нельзя не вспомнить гениального Конфуция с его учением о «мире навыворот»).

Об общей экзистенциальной природе героя и антигероя свидетельствуют следующие факты. Теперь нам хорошо известно, что в различных культурах имеют место образы героев мифологических и реальных, но точно так же, следует теперь заметить, что в тех же культурах имеют место образы антигероев мифологические и реальные. Для примера в числе первых может быть назван Вельзевул – «князь бесовский». В числе вторых – Калиостро.

Мы уже отмечали, что антигерой, как и герой, имеет соответствующий (негативный) семантический статут, опять же созданный и воссоздаваемый в человеческом сознании, в общественном мнении посредством искусства, литературы, нарративов, средств массовой информации и т. д. Откроем энциклопедический словарь «Христианство». Читаем: «Иуда Искариот. Предатель Христа… Он открыл синедриону местопребывание последних дней Иисуса» [15] . Более обширно раскрывается статут Иуды Искариота как предателя, корыстолюбца, сребролюбца, лицемера в изданной в 1891 году «Библейской энциклопедии» [16] . Иуда из Искариота – типичный антигерой. Его имя стало нарицательным и даже синонимом предательства, измены, отступничества, оборотничества. Во всем христианском мире «поцелуй Иуды» – символ двуличия, лицемерия, безнравственности. Его образ вызывает чувства негодования, презрения, отвращения, чем, собственно, и достигается необходимый результат: поставить преграду распространению данной разновидности отклонения от христианского догмата, христианской морали (этоса), а вместе с тем внести в общество (в христианскую общину, христианскую конфессию) требуемый порядок и требуемое единство.

В современную эпоху, кроме всего прочего, происходит активная переоценка ценностей, оставленных ей в наследство всей предшествующей культурой. Смысл происходящего нередко передается термином «бунт» [17] . В общественной жизни бунт выражается в политических акциях, в массовых, главным образом молодежных, движениях (хиппи, битники, «новые левые» и пр.). В науке, философии, религии он проявляется в новых, «нетрадиционных» учениях (З. Фрейд, Дж. Кришнамурти и др.), в художественной литературе, поэзии – в модернистских течениях (футуристы В. Хлебников, Д. Бурлюк и др.), в театральном искусстве – в «театре абсурда» (Э. Ионеско и др.), в живописи – в «авангарде» (К. Малевич, В. Кандинский и др.), в музыке – в «роке», «фолке», «фри» (Э. Пресли, Б. Дилан, группы «Битлз», «Роллинг Стоунз» и др.), в бытовой (сексуальной) сфере – в движениях сексуальных меньшинств.

У истоков своеобразной идеология бунта, несомненно, стоит Ф. Ницше с его идеей «переоценки ценностей» и тезисом «свободный человек безнравственен». Достаточно четкие очертания идеология бунта получила в трудах Ж. Батая, связывавшего человеческую свободу с «суверенностью» и «трансгрессией». Позаимствовав последнее понятие у Гегеля, французский философ и социолог использует его именно в смысле бунта – бунта против сугубо условных, принятых и соблюдаемых норм. Трансгрессия – латинская транскрипция бунта, бунта против нравственных и вообще мировоззренческих констант. Трансгрессия – это вызов человеческой «нормальности».

Антигерой – личность, свободная от моральных ограничений в достижении своих «сверхцелей». В получившем мировую известность эссе «Литература и зло» Ж. Батай пишет в связи с трансгрессией: «Нарушение запретов… требует мужества и решительности. Если у человека есть мужество, необходимое для нарушения границ, – можно считать, что он состоялся» [18] .

Антигерой – феномен цивилизованного общества (цивилизации). И этот феномен, которого не знало первобытное общество, следует рассматривать в органической связи с процессами, обобщенно называемыми нами «героизацией порока». Именно такое отношение наблюдается к де Саду как личности и его творчеству со стороны некоторых французских сюрреалистов, на что обращает внимание тот же Батай [19] . С нашей же точки зрения, де Сад – классический пример антигероя. А на то, что антигерой, действительно, есть продукт цивилизации, указывают многочисленные факты. В современном искусстве, что называется, на каждом шагу мы встречаемся с эстетизацией и этизацией патологии, в средствах массовой информации (телевидение, кино, бульварные журналы и пр.) – с популяризацией деструктивности, криминала. Вспомним формулу Бодлера: «Цветы зла», метафору уже упоминавшегося Батая: «Солнечный анус», браваду Маяковского: «Пощечина общественному вкусу». Беда, а правильнее сказать зло, во всех подобных случаях заключается в том, что невинный, как это может показаться на первый взгляд, эпатаж переходит рамки допустимой в искусстве условности и становится модусом реального поведения, причем не одного-единственного индивида, а значительных масс людей, целых поколений. И в том, что патофилия, вместо того чтобы вызывать подобающие осуждение, чувство омерзения у людей, возносится в ранг подвига, нельзя не увидеть зловещий симптом, в связи с которым сразу вспоминаются данные К. Хорни и Э. Фроммом определения современного общества как «больного», «пораженного деструкцией».

Несколько лет назад в нашей стране была издана переведенная на русский язык книга «Секс Пистолз» о скандально известном рок-ансамбле. В каком же виде представлены здесь похождения его участников – наркоманов, хулиганов, извращенцев? Романтически-героическом! Форма изложения материала, фотографии явно рассчитаны на сочувствие, более того – восхищение, которые могут возникнуть только у морально неокрепшего читателя.

В наши дни книжный рынок «завален» романами о похождениях маркиза де Сада, Борджиа, Распутина, повестями о «подвиге» предателя Родины генерала Власова. Причем все эти и другие подобные им «герои» представлены чуть ли не бедными жертвами собственной страсти, веры, преданности своим убеждениям, то есть главные герои в них предстают перед читателями прямо-таки героями-великомучениками. Романтизируются фашистские преступники Гесс, Шпеер, Скорцени. В электронных средствах массовой информации «объективно» освещаются «подвиги» предателей, воров, двуличников.