— В салоне возгорание! — докладывает бортпроводник Леночка и выбегает прочь. К ним уже несутся пожарные расчеты и кареты скорой помощи. Машина замирает. И только потом Артур встает и выходит из кабины. В нос ударяет запах гари, в уши — крики и стон. Это ад. Настоящий ад… В котором бушует пламя. Артур кричит изо всех сил:

— Говорит командир корабля Копестиренский! Аварийные трапы спущены! У каждого эвакуационного люка, кроме люка над левым крылом, находятся члены экипажа, которые вам помогут. Следуйте по стрелкам, согласно ранее проведенному инструктажу!

Очаг возгорания был не слишком большой и находился далеко от топливных баков, Копестиренский очень рассчитывал на то, что пожарным удастся справиться с огнем.

— Сюда! Сюда! — он помогал бортпроводникам, выталкивал дезориентированных пассажиров на надувной трап, пока в салоне никого не осталось.

— Артур Михайлович! Там мать с дочкой! Она, похоже, в ступоре… И тяжело раненный!

Артур кивнул и бросился в хвостовую часть. Там тоже были выходы, но женщина и правда обезумела. Его девчонки бы с ней не справились. Малышка лет четырех громко плакала, растирая по лицу чумазые слезы. Аварийное освещение мигало, готовое сдохнуть в любую секунду.

— Артур! Надо уходить, — крикнул второй пилот.

Копестиренский кивнул, подхватил девочку на руки, дал пощечину ее матери, в отчаянной попытке ту отрезвить, и буквально силой вытолкнул их к эвакуационному люку. Схватил кислородную маску, сделал несколько жадных вдохов. Он надышался угарным газом за те бесконечные сто восемьдесят секунд, что прошли с начала эвакуации. Голова кружилась. Перед глазами плыло. Артур замер на мгновение, концентрируясь, опустил веки. А когда снова открыл глаза, встретился взглядом с выцветшими, пустыми от боли глазами пожилой женщины. Рядом с ней в кресле, неестественно склонив голову набок, сидел дородный мужчина. Возможно, супруг. Артур приложил пальцы к пульсу и выругался:

— Ему уже не помочь. Пойдемте.

— Не могу, капитан. Мне повредило ноги какой-то штуковиной, влетевшей в иллюминатор.

Артур склонился над женщиной. Она была серьезно ранена, но кто-то уже наложил ей повязку, которая, впрочем, промокла от крови. Стараясь действовать максимально осторожно, Копестиренский отстегнул ремень и попытался поднять бабульку. Но та была далеко не худышкой, а он едва шевелился от усталости.

— Уходим, командир!

— Помоги!

— Твою ж мать! Ну, что ж ты за планочный такой?!

— Помоги, нас уже потушили. Где эти чертовы спасатели, мать их?!

— Берегут свои жопы, боятся — рванет! Ты как не знаешь, — пыхтел Андрей, таща подвывающую женщину по задымленному проходу. Кое-как спихнули ее по надувному трапу и, уже не помня себя, сами скатились вниз.

Вой сирен оглушал… Господи, почему так громко? Он то проваливался в вязкую жижу, то вновь выплывал на поверхность.

— Сколько жертв? — спросил, с трудом ворочая языком во рту.

— Пока ничего неизвестно, командир. Отдыхайте…

Разве он мог? Разве он мог не думать о тех ста сорока шести пассажирах? Разве мог не анализировать раз за разом каждое свое действие, каждую отданную команду? Не ошибся ли? Все ли инструкции выполнил? Мог ли справиться лучше? Все ли учел? По до звона натянутым нервам вопросы — один за другим. И снова, и снова. Еще, и еще. До сумасшествия прокручивая в голове.

Над ним суетились. А Копестиренский то и дело порывался встать. Только тело не слушалось.

— Пожалуйста, не шевелитесь. Нам нужно поставить вам капельницу…

слышал обрывки разговоров: ожог, но не страшный, а вот потеря крови критическая. У него? Потеря крови? Глупости какие… пошарил рукой в попытках обнаружить ранение. Но та едва шевелилась. А боль… чертова боль волной разливалась по всему его телу. Завязывала тугие узлы, натягивая звонкие струны…

— Отключился…

***

ИЛС1 (ILS — Instrument Landing System) — это система инструментального захода современных самолетов на посадку, базовое название — курсо-глиссадная система, хотя в русском языке систему часто называют просто ИЛС.

ВПП2 — взлетно-посадочная полоса.

Захват курсового маяка3 — (моими словами, поскольку, если объяснять это с физической точки зрения, один черт ничего не будет понятно) — курсовой маяк излучает некий сигнал. Данный сигнал является узконаправленным на глиссаду, по которой самолеты заходят на посадку. Когда оборудование самолета захватывает этот сигнал (видит его на своих приборах), это означает, что самолет находится вблизи посадочного курса.

Глава 24

— Эй… А чего все столпились? До окончания рабочего дня, — Стелла сверилась с часами на запястье, — еще целых, — двадцать минут…