Несколько секунд спустя она проводит вверх и вниз по своим рукам, как будто ей холодно и она борется с ознобом. Затем она, должно быть, ощущает на себе мой пылающий взгляд, направленный на нее через всю комнату, потому что слегка поворачивается, и ее глаза находят меня.

Так же, как и раньше в моем кабинете, существует некий негласный вызов, который выявит того слабака, который рискнет отвести взгляд, хотя ни один из нас ему не поддается.

Ее глаза того же цвета, что и яйца малиновки. Того же цвета, что и океан, на берегу которого я был всего лишь однажды в детстве. Когда они впиваются в меня с другого конца комнаты, моя кровь начинает медленно закипать.

Кто-то обращается к ней, и ее внимание переключается на другого.

Я следую за ее взглядом и натыкаюсь на Дозера. Он что-то говорит ей и, огибая край бильярдного стола, подходит. Мою грудь сдавливает, когда я наблюдаю за их общением и улыбкой, которой она его одаривает.

Неутихающая боль в моей грудине вопит чуть громче, чем обычно. По какой-то причине я вдруг не могу сделать чертов вдох.

На долю секунды она украдкой бросает на меня застенчивый взгляд, и боль немного утихает.

Когда Дозер смотрит в том же направлении, что и она, то встречает мой пристальный взгляд, он приподнимает вверх подбородок в знак приветствия. Я делаю то же самое. Он отдает Куколке свой бильярдный кий и идет ко мне.

— Привет. Все путем? — говорит он, как только встает передо мной. Своим телом он лишает меня возможности смотреть на нее и тем самым, в какой-то степени, действует мне на нервы.

— Да. Все путем. Двенадцать дней, а потом видно будет.

Само собой, я не согласен с последней частью. Я хочу, чтобы она ушла по прошествии двенадцати дней. Жить стало бы намного проще, если бы она уже была за много миль отсюда.

Он кивает.

— Я встретился с доктором Кэпа. Операция прошла успешно. Он дышит самостоятельно, но все еще не приходит в сознание.

Я хлопаю его рукой по плечу.

— Он выкарабкается. Твой отец — крепкий парень. Он никогда не сдастся смерти без боя.

— Да.

— Как Ник?

— Мама в порядке. Уис и Гриндер (прим. Whiz (англ.) — ловкач, прохвост, виртуоз, гений; Grinder (англ.) — мясорубка) не отходят от нее ни на шаг, чем жутко ее бесят. Она с трудом выносит их присутствие. Ей кажется, что мы нянчимся с ней.

Настал мой черед улыбаться, поскольку я знаю, какой злющей может быть Ник. Она, определенно, заслужила титул главной стервы клуба. Могу поспорить, что Уису и Гриндеру от нее не хило достается.

— Это вынужденная мера. Кэп надрал бы мне задницу, если бы я никого к ней сейчас не приставил для обеспечения ее безопасности.

— Она в курсе. Но это не мешает ей ныть еще больше, — отвечает он.

На что мы оба ухмыляемся.

— Слушай. Я отлучусь. Собираюсь прокатиться.

Мы ударяемся кулаками.

— Хорошо, мужик. До скорого.

Не знаю, почему я это делаю, но я наблюдаю, как он возвращается к ней. Она поднимает голову вверх, когда он подходит ближе, и та же легкая улыбка расцветает на ее губах.

Вот, черт. Это не должно так влиять на меня. Но влияет, потому что я чертовски крепко сжимаю челюсти и кулаки, наблюдая за моим братом так, словно он мой враг, а не друг.

Я резко поворачиваюсь на пятках и направляюсь в сторону входной двери, точно зная, что мне нужно. Гребаный свежий воздух, пустынная дорога и безмолвная беседа наедине с самим собой.

Прежде, чем я успеваю сбежать, до меня доносится выкрик Таза:

— Куда ты, мать твою, собрался?

Он сидит на диване с девчонкой, устроившейся между его ног, и это, судя по всему, Стар. Ее голова подпрыгивает вверх и вниз в области его паха, а его пальцы запутались в ее волосах.

— Наружу, — еле слышно бормочу я. — Нужно глотнуть воздуха. Здесь не продохнуть.

Я слышу женский разочарованный возглас, а затем топот ботинок за моей спиной. Я не останавливаюсь и распахиваю парадные двери клуба.

Когда я неторопливо подхожу к своему байку, Таз окликает меня:

— Эй. Притормози, черт тебя дери.

Его слова, как всегда, выходят с хрипом.

Я перебрасываю ногу через моего скакуна и сжимаю руль сильнее, чем это необходимо. Только тогда я смотрю на него.

— Что?

Он становится передо мной, поэтому я не могу тронуться, не проехав при этом по нему. Его темно-карие глаза подозрительно спокойны, пока он изучает меня.

— Что происходит?

Его темные, чем-то напоминающие ирокез, волосы торчат во все стороны, как будто он пропускал свои пальцы через них миллион раз. Татуировки на его лице кажутся черными даже под светом фонарей во дворе, хотя на самом деле они темно-синие. Таз, как и Ди, большой парень, но не потому, что он хочет произвести на людей впечатление. Нет. Он тащится от того, что вселяет в них страх. Когда подворачивается возможность, он любит пугать заносчивых старух и таращащихся на него с открытым ртом маленьких детей. Нет никаких сомнений, что он больной на голову. Но нельзя делать то, что он делает для клуба, без серьезных последствий, которые оставляют отпечаток на твоей психике.