Генка проснулась от царапающего звука.

Ей казалось он исходит от её ноги, где огромный жёсткий лейкопластырь отклеился с одной стороны, мотался и шуршал под порывами ветра. Но, шевельнув ногой, поняла, что это всего лишь сон. Ещё слишком рано. Действие снотворного ещё слишком сильно, чтобы его преодолеть, хотя сквозь веки уже пробивался утренний свет. Но звук повторился, и она поняла, что это всего лишь старый дермантин, которым обита входная дверь снаружи. Кто-то, лохматый, непослушный и любящий утренние прогулки царапает его когтями.

Генка села так резко, что будь она в вагоне на верхней полке, точно разбила бы голову. Амон не может быть снаружи — она оставила его на ночь дома и заперла дверь. Она подскочила с кровати, забыв про раненую ногу, скривилась от боли, дёрнула дверную ручку, и чуть не вывихнула руку — дверь по-прежнему оставалась запертой. «А!» — зажав плечо, она оглянулась в поисках ключей. На тумбочке, прямо у неё за спиной, где она их и бросила.

— И как это понимать? — обратилась она к псу, проскользнувшему мимо неё с довольным видом свободного человека. Запах пропастины, потянувшейся вслед за ним, заставил её захлопнуть дверь, а затем заткнуть нос — он шёл не с улицы, а от собаки.

Всё же разбаловала она его! Бабушка говорила, что восточно-европейские овчарки мало пригодны для работы поводыря. Но Амона отобрали в одном из лучших питомников Амонауз за уравновешенность, выдержку и исключительную обучаемость. И всё же он так и не избавился от своих охотничьих инстинктов — до сих пор любил изваляться в какой-нибудь тухлой рыбе.

Генка твёрдо решила получить у пса ответ на вопрос «Как он вышел из запертой квартиры?», когда увидела следы. Грязные следы босых ног через всю комнату до её кровати. Опять.

Она пошла по ним к кухне, но в этот раз они оборвались на пороге, словно появились из ниоткуда. Оглядываясь, девушка прошла по чистой кухне, отдёрнула штору и отпрянула. С наружной стороны стекла красовались отпечатки грязных ладоней. Окно заперто. Она на всякий случай подёргала ручку, глядя на испачканный несколькими слоями краски старый шпингалет, но он не сдвинулся ни на миллиметр.

Запертое окно. Запертая дверь. Если бы не оказавшийся на улице Амон, она уже, наверно, начала бы думать о сверхъестественном. Но раз Амон вышел, значит, дверь всё же открывали.

В сердцах пнув, вдруг кинувшийся ей под ноги табурет, Генка стала выяснять, что в этот раз взяли. Снова рылись в сумке. Явно лазили в её вещах. Переставили злополучный чемодан. Если что и взяли, она не могла понять. Это вообще полный бред!

В растерянности замерев по центру комнаты, она повернулась на тошнотворный запах:

— Амон, что вообще происходит? — и это относилось ко всему.

Пёс удивлённо склонил на бок голову. Если с этими дурацкими следами у неё ещё есть время разобраться, то от вони надо избавляться немедленно — Генка потянула пса в ванную.

Это была невыносимо тяжёлая работа. Подавляя рвотный рефлекс, сначала отмыть собаку, с густой шерсти которой вода скатывалась как с гуся, а шампунь не мылился. Потом достаточно хорошо вытереть его, поминутно отряхивающегося и стремящегося наутёк. Затем вымыть всё, что покрылось его шестью. Дважды запустить машинку. Трижды вытереть его мокрые следы. Принять душ самой и, наконец упасть на диван, чтобы содрать с ноги грязную и мокрую повязку.

— Прости, ба, — она виновато посмотрела на портрет, а потом закрыла глаза. — Я знаю, что плохо валяться в одежде на неубранной постели.

От насильно прерванного действия снотворного, рассчитанного на восемь часов сна, голова гудела, веки, как приклеенные, не хотели больше разлепляться, и перед глазами поплыла такая гипнотическая калейдоскопическая кутерьма, которая за несколько секунд погрузила Генку в сказочно яркий сон. Он уже даже начал вырисовываться живописными пейзажами и сверкающими витражами замков.

Похороны. Пепси. Мёртвая женщина. Пропавшая ампула. Вайс. Яркими вспышками и лопающимися пузырями они сожгли, оплавили киноплёнку её прекрасного сна. Генка открыла глаза.

Загранпаспорт. Планшет. Деньги. Она достала их из раздвижной столешницы, имеющей скрытые от глаз углубления.

Виза действительна. Справки на Амона она сделает за день. Две пересадки, и утром четвёртого дня она в Лондоне. Она заказала билет, честно сообщила Британским Авиалиниям, что с ней будет собака-поводырь и написала сэру Найджелу номер рейса.

Всё ещё вылизывающий свою мокрую шерсть Амон остался дома, когда в тёмно-синем, как и собиралась, Генка отправилась на похороны.

В траурном зале немноголюдно и прохладно (зря Генка переживала за свой плотный пиджак).