Она покачала головой, медленно приподнялась и опустилась, не сумев сдержать тягучего стона. Вчера все произошло слишком быстро, но сегодня Дженни прочувствовала каждое мгновение единения, когда двое становятся одним целым. Ощущать, как напряженный член медленно раздвигает влажные лепестки и входит в ее тело, было восхитительно. И так же медленно эмоции и ощущения Раума входили в ее собственные, смешиваясь в пьянящий, сводящий с ума коктейль.

Когда их тела соединились полностью, Дженни тихонько вскрикнула.

— Умничка, — мужские ладони обхватили ее ягодицы. — А теперь поскакали.

В другой ситуации от этой фразы у нее началась бы смеховая истерика, но сейчас все было слишком ярким и сладким. Дженни уперлась ладонями в грудь демона, поднялась и опустилась, инстинктивно угадывая нужные движения. Вверх-вниз.

Она делала это намеренно медленно, чтобы распробовать каждый оттенок своих и его ощущений, прочувствовать каждый дюйм входящий в ее тело.

Остро, пряно, бесстыдно… Почти нестерпимо хорошо. И действительно похоже на скачку на лошади. Дженни ускорила темп и опустила взгляд вниз, завороженно наблюдая за тем, как соединяются их тела. Развратное, непристойное, но невероятно возбуждающее зрелище.

По коже прокатилась жаркая дрожь чужого удовольствия. Она подняла взгляд к лицу демона и замерла, пойманная в мистический плен его глаз. Обычно узкие кошачьи зрачки казались огромными, почти скрыв радужку.

Теперь она двигалась не отрывая от него взгляда. Вверх и вниз, стараясь насадиться глубже. Дыхание в унисон, движение в едином ритме.

Не разрывая контакта, Раум положил руку на низ живота и коснулся скользкого чувствительного бугорка. Тело словно прошила молния, внутри что-то сладко сжалось, низ живота скрутила восхитительная судорога. Девушка остановилась, всхлипнула и выгнулась. А в следующее мгновение оказалась лежащей на спине. Мужские руки стискивали запястья, в тело снова и снова врывался горячий мощный ствол, и оставалось только стонать и вскрикивать от восторга, ощущая как по телу снова и снова проходят волны наслаждения.

Чужой оргазм снова заставил ее тело взорваться от экстаза. Дженни жалобно застонала и обмякла. Демон, не выпуская ее из объятий, опустился рядом. И несколько минут они просто лежали, сплетясь в объятиях. В накрывшей их обоих блаженной апатии Дженни все еще чувствовала его внутри, ловила затухающие отголоски его эмоций. Из тела словно вынули все кости, мышцы превратились в подрагивающее желе.

— Моя хорошая, — пробормотал Раум с совершенно несвойственной ему нежностью. И поцеловал ее в висок.

Этот простой и безыскусный жест чуть было не заставил Дженни расплакаться. Вдруг отчаянно захотелось как-то выразить всю сложную гамму эмоций, которую она чувствовала к нему, поделиться своим теплом и восторгом.

— Я люблю тебя, — выдохнула она.

Вот так! И пусть говорят, что девушке не к лицу признаваться первой, но если она этого не скажет, Раум точно не решится.

Но он промолчал. Только стиснул ее так, словно хотел сломать ребра, а потом резко отстранился.

— Вставай, Джен. Нам надо помыться и убираться отсюда. Впереди длинная дорога.

Поворот, поворот, еще один поворот. Долбанный серпантин, долбанные горы. Как же они достали!

Раум стиснул руль и постарался сосредоточиться на дороге, понимая, что злиться совсем не на горы. Маррейстоун навсегда останется в его памяти, как особое место. Место, где он был по-настоящему счастлив.

Пусть ненадолго, на один вечер, но позволил себе забыть о грузе обязательств и нерешенных проблем. О высшей несправедливости, из-за которой Дженни никогда не сможет стать его судьбой.

Всего один вечер, когда он поверил, что может побыть кем-то другим. Не высшим демоном и не будущим главой клана ди Форкалонен. Просто мужчиной рядом с желанной до умопомрачения женщиной.

Прозрение пришло вместе с ее признанием и было болезненным.

Он хотел сказать, что тоже любит. И не смог. Потому что помнил — каждая минута рядом с ним для Дженни подобна еще одной капле медленного яда.

Целовать ее, клясться в любви и жрать одновременно — это не любовь. Это худший и подлейший вид лицемерия, а Раум всегда презирал лгунов. Особенно таких, которые сотворив любую гнусность, находят себе оправдания и остаются чистенькими в своих глазах.

Он не щенок Маккензи и не дядюшка Андрос. Он врать не станет.

Сидевшая рядом девушка зло фыркала и глядела в окно с преувеличенным интересом. От нее фонило невысказанной обидой, и это было правильно. У Дженни есть все основания, чтобы обижаться.

«Я тоже тебя люблю, рыжая, — мысленно обратился к ней Раум. — Ты даже не представляешь, как я тебя люблю. И ты не поймешь, проклянешь, возненавидишь меня. Но я сделаю это. И это будет моим признанием. Тем самым, которое я не скажу, а ты не услышишь.