– Кто не любит - просто не будет заказывать. Я вот люблю остренькое.

Его взгляд останавливается на моих губах, и я чувствую, как в лицо ударяет краска. Что за намёки в присутствии матери и девушки? Или мне снова мерещится то, чего на самом деле нет?

– Тогда в меню надо написать десять восклицательных знаков рядом с ним. Чтобы заказывали только самые отчаянные.

– Ты думаешь, острое любят только самые отчаянные?
–  вскидывает бровь Орловский.
–  Значит, я очень отчаянный.

– И скромный.

– Не без этого.

Подмигнув мне, он снова возвращает всё своё внимание цапле, а я чувствую себя обделённой. Что это вообще было сейчас? Попытка втянуть меня в разговор? Разрешить какой-то странный спор? Показать что-то ещё, что мне даже не объять своими мозгами?

Пока Милена, подпустив в голос капризных ноток, интересуется скоро ли будет торт, и явственно намекает на то, чем бы хотела заняться вместо того, чтобы оставаться здесь с гостями, в моей голове зреет дурацкий план. Но чем больше он обретает оформившиеся черты, тем больше я нахожу его гениальным.

Извинившись, я снова возвращаюсь на кухню. Если шеф любит поострее - он это получит.

В холодильнике как раз лежит заготовленное на завтра песочное тесто. Сделать к нему начинку из ревеня - дело десяти минут. И - мой секретный ингредиент на этот прекрасный вечер - перец халапеньо. Его не экономлю - бросаю сразу два. А подумав, добавляю третий. И много-много корицы.

Отправляя пирог в духовку на пятнадцать минут, понимаю, что выходка попахивает чем-то настолько детским, что мне наверняка станет стыдно сразу после того, как Орловский отведает угощение. Впрочем, в тот момент я даже не подозреваю, чем всё это закончится на самом деле.

– Дай угадаю, - произносит Андрей с улыбкой Чеширского кота на красиво очерченных губах.
–  Цианид?

Он подносит к лицу пирог, густо украшенный сливками, и вдыхает аромат.

– Неа.

– Мышьяк?

– Нет. Пирог с ревенём, помнишь, такой готовила твоя бабушка? Ну, не совсем такой, её пирог уже не повторить. Но всё равно - с днём рождения!

Орловский смотрит на меня с недобрым прищуром в карих глазах. Неужели почувствовал аромат халапеньо? Он может, он же шеф… И не успеваю я придумать что-нибудь, чтобы он уже попробовал этот чёртов пирог, Андрей подносит его ко рту и откусывает едва ли не треть от поднесённого куска. Сначала жуёт молча, а потом… Потом случается ужас, который я запоминаю на всю свою жизнь. Он роняет тарелку с недоеденным пирогом на пол, делает жадный глубокий вдох и хватается за горло.

А я стою, как вкопанная и смотрю на Орловского, чувствуя, как моё тело парализует ужас. Всё это время Андрей не сводит взгляда с моего лица. И пытается схватить хоть глоток кислорода ртом.

Но там всё не настолько остро! Не настолько, чтобы от одного кусочка он едва не задохнулся.

– Господи, скорую!
–  кричит кто-то рядом со мной.
–  Скорую, срочно!

Орловский оседает на диван, продолжает свои попытки сделать вдох. Меня отталкивают в сторону, суетятся вокруг Андрея.

– Что ты положила в пирог?
–  кричит мне в ухо цапля. А может, это вовсе не она. Всё равно… Главное ответить, ведь это сможет хоть немного помочь Орловскому?

– Халапеньо.

– Какая же ты дура!

И в этот момент я с ней полностью согласна.

Я не знаю, как, но меня допускают посидеть в больничном коридоре. На самом крайнем стуле, где-то в сторонке от остальных, отправившихся вместе с Орловским сюда, в эти мрачные казённые стены. И я сижу, глядя на носки своих кед, почти не поднимая головы.

Мне ужасно стыдно. Так стыдно, как не было даже тогда, когда я творила свои шалости. Например, выкрашивала лаком для ногтей шевелюру Андрея. Тогда мне было десять, сейчас в два с лишним раза больше, и шутки у меня теперь такие, что едва не довели Орловского до смерти.

– Ты как?
–  интересуется тётя Таня, подсаживаясь ко мне.

– Хочется сдохнуть. Особенно от вашего вопроса.

– Глупости. Ты же не знала, что у Андрея аллергия именно на этот вид перца.

– Не знала. Правда, не знала. Но если бы не дурацкое желание над ним подшутить…

– Ну, ваши отношения всегда были такими… чему тут удивляться?

И ведь не поспоришь. Даже отрицать, что у меня и Андрея в принципе были отношения - глупо. Какие-то больные и болезненные, но ведь были. С той самой секунды, когда я зарядила ему игрушкой в лоб.

– Как он?
–  Я всё же отрываюсь от созерцания своей обуви и перевожу взгляд на тётю Таню, по пути цепляя глазами цаплю. Она смотрит на меня презрительно, и я её понимаю. Будь я на месте Милены, последний человек, которого я бы хотела здесь видеть - тот, который едва не отправил в морг её парня.