– Нормально. Приступ сняли, но теперь - никакого халапеньо!

Тётя Таня устало улыбается, я тоже предпринимаю попытку ответить ей взаимностью. Но получается как-то хреново.

– Он просил тебя зайти к нему.

– Кто?

– Как - кто? Андрей.

– Зачем?

– Я не знаю.

– Зато знаю я. Попробует прибить меня штативом для капельницы и будет прав.

– Глупая. Он не сердится.

– Почему?

– Я же сказала, что он тебя любит.

Очень хочется запротестовать. Но сейчас, когда меня гложет непереносимое чувство вины, я даже не пытаюсь этого сделать.

– Значит, мне можно к нему зайти?

– Нужно!

Орловский лежит на больничной кровати, и от одного только этого осознания хочется совершенно трусливо развернуться и сбежать. Но я просто подхожу и встаю в полуметре от него. Кажется, он спит, что даёт мне возможность стоять и смотреть на него, отмечая какие-то вещи, которые раньше казались совсем неважными. Как он хмурится во сне, например. Точно так же, как в детстве, когда ему было семь, а мне шесть, и он пытался меня «строить». Как же давно это было! Кажется, в какой-то другой жизни, где были совсем другие Андрей и Рита.

– Пухляш, ты во мне дыру проделаешь, - жалуется он, не размыкая глаз, чем заставляет меня инстинктивно отступить на шаг.
–  И я совсем не о щедрой порции халапеньо в моём желудке.

– Я…

Что - я? Вот что мне ему сказать? Не виноватая я, эта идея сама пришла? Или может: прости меня, я больше не буду?

– Да?
–  уточняет он, приоткрывая глаза и вперившись в меня взглядом.

– Мне очень жаль, что всё так вышло, - говорю то, что крутится на языке с того момента, как Орловский стал задыхаться на глазах у изумлённой публики.
–  И ты мог бы предупредить, что у тебя аллергия на халапеньо!

– Да-а? Как бы это выглядело, по-твоему? О! Какой чудесные пирог с ревенем! Только я его есть не буду, у меня аллергия на один из его компонентов, а именно - на перец?

– Да, глупо, согласна.

– Более чем.

Я поджимаю губы, не зная, что ещё добавить. В принципе, всё, чего бы ни пожелал мне сказать сегодня Орловский, я заслужила на все сто. Но и продолжать оправдываться не хочется. Я виновата и знаю это. И он тем более знает, что я это знаю.

– Почему ты меня позвал сюда?

– Потому что в курсе того, как ты станешь изводиться.

Его слова - словно удар под дых. Потому что совершенно не соответствуют моим праведным желаниям оправдаться. Орловский словно знает обо мне что-то, что доступно только ему. Например, как я стану корить себя, на чём свет стоит, когда останусь одна. И хочет избавить меня от этого. Несмотря на то, что я его едва не убила. Пожалуй, это самое суровое наказание для меня.

– Андрей… - тяну я, и в моём голосе слышатся те нотки, которые кажутся несвойственными мне от слова «совсем».

– Да, Пухляш?

– Почему у нас с тобой всё так?

Боже, нет. Мне совсем нельзя задавать ему этот вопрос. Там, в коридоре, его девушка, которая подходит Орловскому на все сто. Красивая, изящная, умная… впрочем, в последнем я сильно сомневаюсь. А я стою тут, рядом с парнем, которого знаю с самого детства, и задаю ему наиглупейший вопрос.

– Как - так, Рита?

Он впервые за очень долгое время называет меня по имени, и это совершенно запрещённый приём. За такое Орловского в принципе стоит приговорить к пожизненному сроку. Потому что это сбивает мою вселенную с привычной оси.

– Странно. Не как у людей.

– И тебе это не нравится?

– А тебе?

– Ответь первая.

– Я… не знаю. Для меня это привычно.

– Но ты всё равно задалась вопросом: «почему всё так?»

– Именно.

– Значит, привычное перестало тебя удовлетворять.

– И сейчас у меня новый вопрос. С чего ты вдруг решил поднять эту тему?

– Я? Кажется, поднять её решила именно ты.

– Значит, тебя всё устраивает?

– Дай подумать.

Он делает вид, что крепко размышляет, а я уже знаю, что ничего хорошего не услышу. И точно - стоит только Орловскому «что-то решить», как он переводит на меня взгляд и произносит:

– Меня всё полностью устраивает, если только ты прекратишь меня травить перцем халапеньо.

Это настолько ожидаемо и одновременно неожиданно, что мне хочется истерически рассмеяться. Сама не пойму, почему вдруг начала ждать от Андрея какого-то иного ответа. Особенно сейчас - когда он лежит на больничной койке, где очутился исключительно благодаря моим стараниям.

– Окей. Тогда договорились.

Я вскидываю руки вверх, будто хочу сдаться, и Орловский смотрит на меня с непониманием в тёмных глазах.