В этот момент я вдруг поняла, почему кесарь сохранил у нас культ Матери Прародительницы — просто не хотел связываться. Верите себе в кого-то, вот и верьте, ничтожества. Его сияющее величие такие мелочи, как верования не интересовали вовсе… Но это кесарь, он мог позволить себе быть над народом, откровенно посмеиваясь над нашим невежеством более трехсот лет. Я себе подобного позволить не могла. Религия определяет слишком многое. Она может стать опорой и поддержкой государственного строя, а может повиснуть кандалами на руках правителей, связывая не только государственных мужей, но и искусства, науки, медицину, и собственно весь ход развития цивилизации. На Свободных островах, к моему искреннему сожалению, властвовал второй тип религии. Не удивлена, люди в этом мире вообще имели склонность к поиску максимально легких путей. Спустились завоеватели с неба — будем восхищаться, пока нас не поработят. Или сбежим, авось мир поможет. Пришли темные — опять таки бежать, мир-то в беде не оставит, Эхея опять же подсобит. А ежели делов натворим, или будем не правы, то мы это дело искупим, а как же — ценой чужой жизни, правда, но искупим.

— Великий праведник, значит, — медленно проговорила я, взглянув вдаль и заметив девочку, практически ребенка, прикованную цепями к колонне.

— Да, пресветлая! — воскликнул, воздевая руки к небу, отче Нораэн.

— Святой! — подала дрожащий голос какая-то старуха.

— Праведный, а уж сколько жертв богу принес! — поддакнула ей еще одна.

— Всю жизнь Речному посвятил, — пробасил позади лорд Альрис.

Я покивала, продемонстрировав всем, что они были услышаны, и уточнила:

— Посвятил жизнь богу? — и вкрадчиво поинтересовалась: — Что-то вроде обета безбрачия?

— Да, императрица, — напрягся лорд Альрис.

Он уже понял то, что еще не дошло до жреца и остальных. Умный мужик, умный и достаточно сообразительный, чтобы вскинув руку, подать знак воинам приблизится, ограждая меня от толпы. Меня и застывшего на коленях священника.

— Итак, — заложив руки за спину, я обошла священнослужителя, — вы явились ко мне с просьбой принести в жертву девственницу, не так ли?

Отче Нораэн, испугано озираясь, промямлил:

— Ддда, пресветлая.

— Императрица, — поправила я, обойдя его и направляясь к храму. — Я — ваша императрица. А вы, насколько я понимаю, девственник. Так принесем же во славу Речного бога достойную жертву! Поистине достойную!

На его вопль я не обернулась, не заинтересовалась и схваткой, в которую попытались вступить затесавшиеся в ряды жителей города остальные жрецы. Меня это волновало мало.

— Всех в храм! — не оборачиваясь, отдала я приказ.

Люди падали на колени и отползали с моего пути, образуя узкую дорогу — просто отползать особо было некуда, иначе дорога была бы крайне широкой. А я шла, уверенно и величественно, к храму, после частичного разрушения удивительно напомнившему мне тот, другой храм, в котором цепями к колоннам были прикованы я, Динар и Аршхан, а на алтаре лежала Лориана. Прекрасная Лориана… не хочу думать о том, как сжимал ее в объятиях Динар, зачиная наследника за наследником.… А впрочем, какая разница? Динар девственником с ранней юности не был, Лориана так же. У него до меня были целые бордельные острава, у Лоры и при мне вереница постоянно меняющихся фаворитов — темпераментом младшая принцесса Оитлона пошла в папеньку, а он при всей любви к моей матери, половину театральных актрис содержал… пока я не вмешалась, возмутившись неправомерными растратами. И после моего возмущения актрис осталось всего шесть… плюс дворцовые фаворитки… И это не считая хорошеньких селянок и горожанок, за которыми папенька так же никогда не стеснялся приударить.

К чему эти мысли, Катриона?! К чему эти мысли?!

Я не знала.

Придерживая юбки, медленно поднялась по ступеням в храм, мельком взглянув на застывшего дрожащего ребенка с разбитой губой, ссадиной на скуле и сбитыми в кровь скованными цепью руками.

— Мрак, — попросила одними губами.

Мой добровольный спутник растворил цепи и те опали к ногам ребенка грудой проржавевшего до трухи металла.

— Беги к матери, — не глядя на девочку, приказала я.

Она бросилась со всех ног, поскользнулась на ступеньках, была придержана следующим за мной лордом Альрисом, и шарахнувшись от него, помчалась прочь, не оглядываясь. Едва ли ее можно было осуждать за это.

— Императрица… — лорд Альрис стоял, поставив одну ногу на ступеньку храма, и с едва уловимой мольбой глядя на меня.

Я холодно взглянула в его светлые глаза, и он осознал, что на жалость рассчитывать бесполезно. Хрипло выдохнул, хотел было что-то сказать, но под моим насмешливым взглядом промолчал.

— Принести в жертву всех, — безжалостно произнесла я. — Всех, кто хоть когда-нибудь убивал детей в этом храме!

И от толпы волочимых к храму жрецов, отшвырнули одного — совсем мальчишку, обритого наголо, как и полагалось жрецам Речного бога, тощего, состоящего казалось из одних только костей. Его оставили, а вот остальные пытались молить. Молили, рыдали, плакали, стенали, заклинали, просили…

Я отстраненно взирала на то, как приковывают сразу по пять-шесть жрецов к каждому столбу, как на алтарь возлагают сразу троих… какая-то странная мысль вдруг встревожила. Странная, с трудом осознаваемая… И она лишь стала еще более тревожащей, когда после приказа лорда Альриса, мальчишка-жрец принес ржавую внушительную чашу, и ржавый же кинжал. Как-то мне все это подозрительно напомнило тот переход между мирами, ради которого не так давно приносили в жертву саму меня. Отступив к краю храма, я с интересом проследила за тем как жрец передает лорду Альрису ржавый меч…