Сэр, у нас приказ...

Чей приказ? — спрашивает Теммин. — Кто нас тут задерживает?

Сама Канцлер.

Синджир и Теммин переглядываются, и на их лицах читается немой вопрос: «Что, правда?» У обоих возникают подозрения.

шагает вперед, задрав рубашку и показывая

Гвардеец, лучше уходи — или мы с моим другом...

~ Мирно уйдем сами. — Синджир резко дергает парня

назад. Тот протестует, но бывший имперец дает ему знак замолчать и продолжает: — Мы не собирались ничего нарушать. Прошу заверить Канцлера, что мы возвращаемся к себе.

Теммин пытается вырваться, но товарищ встречается с ним взглядом, и в глазах его читается безмолвный призыв: «Полегче».

Парень скрежещет зубами. Ему хочется метнуться мимо стражи...

Но он сдерживается.

Что все это значит? — шипит Теммин, когда парочка спешит прочь.

Не знаю, — отвечает Синджир. — Но мы выясним.

Куда мы идем?

А у нас много вариантов? Других друзей у нас тут нет. Нужно увидеться с Леей.

Лея...

Кто-то произносит в темноте ее имя.

«Люк!» Она пытается до него дотянуться, но не может найти.

В темноте, словно открывающиеся глаза, одна за другой вспыхивают звезды. Сперва они несут покой и утешение, но затем кажутся все более зловещими. «Кто там, кто наблюдает за нами?» — с тревогой думает она. К ней тянутся чьи-то похожие на тени руки, поднимают ее, дотрагиваются до горла, запястий, живота...

Внутри бьет ножкой ребенок. Она чувствует, как младенец переворачивается в ее чреве, сначала на бок, затем головой вниз, пытаясь сориентироваться, найти выход на свободу. «Еще не время, — думает она. — Подожди еще чуть-чуть».

Лея...

«Люк!» — хочет закричать она, но не может. Рот ее зажимают чьи-то пальцы. Одна за другой звезды снова гаснут, исчезая, будто их медленно смахивает чужая ладонь...

Лея!

Судорожно вздохнув, она просыпается. Хан. Это всего лишь Хан. Он стоит рядом с ее постелью, мягко тряся за плечо.

Сновидение отступает, как отхлынувшая в море волна.

Привет, — говорит она слипшимися губами, полусонно глядя на него. Внутри у нее все переворачивается, но не из-за ребенка, а от незримого страха. Ее преследуют остатки кошмара, но они рассыпаются, подобно песчаному замку, когда она садится и прочищает свой разум, как учил ее Люк.

«Вдох, выдох. Думай о мире, о Галактике и своем месте в ней. Все будет хорошо. Сила укажет путь».

Ты в последнее время спишь как убитая, — говорит Хан.

И наверное, храплю, как гаморреанец. — Моргая, она смотрит на мужа. Соло полностью одет, а это означает, что он уже какое-то время не спит. Она ощущает исходящую от него тревогу, неясный страх. В мозгу ее возникает мысленный образ Чубакки. Хан скучает по своему второму пилоту. Что, впрочем, неудивительно — они столь долго пробыли вместе, что ему, вероятно, следовало бы жениться не на ней, а на этом симпатичном волосатике. — Так рано, а ты не спишь.

Как и подобает негодяю, Хан всегда спал вполглаза, готовый к любым неожиданностям. Он говорил, что привык спать урывками, используя любую возможность вздремнуть. И ему не так-то легко называть это место своим домом. Домом для него всегда оставался «Сокол».

Соло никогда не был ранней пташкой, но после Каши- ика, после того как попрощался с Чуй, он стал таким, как сейчас. Он ложится позже нее, а встает раньше и расхаживает по комнате, словно зверь в клетке.

Но сегодня его мучает новая, непонятная тревога.

Ты должна кое-что увидеть, — говорит Хан.

Нельзя ли подождать?

~ Вряд ли, милая.

«Новости Голосети».

Ночь была долгой, и Мон Мотма считала, что они чего-то добились. Если Империя действительно на Джак- ку, следовало предпринять тщательно выверенные шаги, чтобы понять суть ожидавшей их угрозы. А это означало, что нужно послать на разведку зонд-дроидов, возможно — корабль-невидимку с лучшим пилотом за штурвалом. Нужно было попытаться выяснить, есть ли на Джакку хоть кто-то, кто мог бы что-либо сообщить, — увиденное на орбите не могло дать представления о происходящем на земле. Что это — оккупация? Есть ли вообще имперцы на поверхности планеты? Может, они что-то ищут? Или кого-то?

Но теперь все их планы, все их соображения...

Пошли прахом.

Голопроектор показывает Толвара Вартола. Его гладкая кожа, как и у всех оришенов, испещрена неровными ассиметричными пластинками, которые отражают свет, словно черные зеркала. Голосеть сейчас воспроизводит речь, с которой он только что выступил на Элютерийской площади Чандрилы, где собрались его сторонники. Он говорил со всей страстью, раздувая щели ноздрей, и каждый раз, когда он высказывал очередной аргумент, его раздвоенная нижняя челюсть придавала рту вид раскрывающегося цветка.