— Мне нравятся юбки, Принцесса, чем короче, тем лучше. Платья в пол, с длинным разрезом вот здесь. — Он так естественно чертит линию вверх по моему бедру, что я мысленно перебираю весь свой гардероб в поисках подходящего наряда. — Можно короткие шорты, не ниже колен. У тебя красивые колени, Принцесса.

Он поднимается, вопросительно смотрит на бумажный пакет, и я достаю футболку, мысленно благодаря высшие силы за эту паузу. Если брак — это железная решетка, то между нами их две, и они перекрестные.

— Кажется, твой размер.

— Спасибо, — говорит он и забрасывает ее на плечо.

— Не хочешь примерить? — Я молюсь на его «да», потому что, невзирая на видимые последствия вчерашней драки, видеть его почти… голым — это слишком.

— Хочешь меня одеть, Принцесса? — Кай без труда разгадывает мой план.

— Да, — соглашаюсь я. У нашего диалога вкус странной обнаженной правды. Мы говорим, как люди, которые знают друг друга тысячу лет, и в какой-то прошлой жизни вместе собирали звезды с Млечного пути, но по какой-то причине делали это молча, а теперь наверстываем упущенное.

— Что-то в наших плоскостях не сходится: ты хочешь меня одеть, я хочу тебя раздеть. Жизненно необходим общий знаменатель.

Он упирается ладонью в дверь у меня за головой, нанизывает на свой тлеющий взгляд и без всяких колебаний расстегивает одну за другой пуговицы на джинсах. Скользит пальцами вверх, и я судорожно втягиваю живот, когда Кай обводит впадинку пупка.

— Сними их, — еще один приказ.

— Ты не в себе, если думаешь…

— Просто, блядь, сними свои чертовы джинсы, Принцесса.

И я подчиняюсь. Стягиваю сначала до бедер, а потом ниже, чтобы ткань свободно стекла по ногам. Переступаю через эту джинсовую лужу, до сих пор не соображая, что происходит и почему я до сих пор здесь.

Кай опускает взгляд, разглядывает мои бежевые «танга» — и его ресницы на миг трепещут.

— Так значительно лучше. Пойдем, удивишь меня своими кулинарными талантами.

За руку, как ребенка, ведет на кухню, и за каких-то несчастных десять шагов я успеваю перебрать сотни причин, почему он так запросто остановился. Не понравилось то, что увидел? У меня хорошее тело, я занимаюсь спортом и бегаю каждое утро, и мне совершенно нечего стыдится, но может быть…

Когда мы заходим на его кухню, поток моих мыслей словно перекрывает железобетонная дамба. Желтые обои в ярких оранжевых подсолнухах, красивая плитка в тон, встроенная мебель и кухонная техника. Стальной двухдверный холодильник. И даже на подоконнике кованная подставка с цветами.

— Я не свинья, — словно читает мои мысли Кай. — И не нищенка-побирушка.

Последние слова звучат так, будто он адресует их не мне, а всему миру. И я понятия не имею, что ответить, чтобы не задеть его неосторожным словом. Поэтому трусливо сбегаю со скользкой дорожки неприятного разговора, уводя его в сторону сочных перемытых овощей на блюде в центре стола. Болгарский перец, баклажаны, зелень и даже базилик.

Сзади меня у Кая громко и выразительно урчит живот. Оборачиваюсь, чтобы подшутить над ним и впервые замечаю, как он тушуется: подбирает губы в стыдливой усмешке и сетует:

— Я правда голодный.

— Значит, большой голодный Кай, придется тебя накормить, потому что эти звуки точно перебудят весь дом.

Он разводит руки в приглашающем жесте, и я открываю холодильник. Сыр, свиная вырезка, пара медальонов из форели, грибы. Фрукты в пластиковом контейнере внизу.

— Как насчет стейков? И рыбы на гриле? — Я нахожу взглядом электроплиту, внутри которой точно есть гриль.

— Я сожру все, — смеется Кай. — Правило четвертое: готовить я не умею и учить меня бесполезно, но зато я всегда готов что-нибудь резать. Или молоть.

Я подхватываю с горки овощей сочную луковицу, бросаю ему — и Кай ловит ее одной рукой.

— Тогда начни с лука.

Как объяснить то, что между нами сейчас происходит? Кай становится рядом, и пока я разбираюсь с мясом, нарезает овощи. Мы не разговариваем ни о чем, просто обмениваемся необходимым набором слов, чтобы понимать, что нам нужно друг от друга. Как мячиком от пинг-понга перебрасываемся короткими фразами «морковку «соломкой» или «как это — «соломкой?» Так ведут себя старые друзья или супруги, но точно не люди, которые видятся третий раз в жизни. И через полчаса я забываю, что на мне только блузка и трусики, забываю, что у меня есть муж, а у него — жена, потому что постоянно ловлю движения Кая. То, как он изредка чешет голову или чуть морщится, если, убирая челку с глаз, случайно задевает залепленный пластырем лоб. И когда переминается с ноги на ногу, мышцы на спине так играют, что хочется прижать к ним ладонь, почувствовать под пальцами упругую силу.

— Черт! — Я смотрю на выступившую на большом пальце дорожку крови и машинально, как научила еще бабушка, сую палец в рот.

Кай откладывает все дела, толкает мня к кухонному диванчику, а сам уходит, чтобы через минуту вернуться с аптечкой.

— Это ерунда, — пытаюсь отмахнуться я, хоть порез дергает и горит, а рот уже весь соленый от крови.

— Сиди молча, хорошо?

И я послушно умолкаю. Это невозможно, чтобы я, старше его, чувствовал себя рядом несмышленой девчонкой, которую все время наставляет умудренный жизнью мужчина. Это невозможно, но именно это и происходит с тех пор, как я переступила порог его квартиры.