Экслибрис
вернуться

Вациетис Ояр Оттович
Шрифт:

«Есть у меня дикорастущего…»

Есть у меня дикорастущегозлака свободапосреди этой ночной пустыни.Корни рвутсяк подземным истокам,голова – сквозь облако.У ног –озаренные звездами простыни.Есть у меня неприрученногозверя свобода,посреди полночного города.Одни тени заставляютбесшумно крастьсяпо-кошачьи,другие огни заставляютзатаиться в тенипо-тигриному,третье чувство восторга –стрижом выстрелить в воздух.У меня свобода,у меня естественныйсобственный ритм.Я подстроил сердцек этому ритму,чтобы безжалостнаявселенная, проснувшись,// чужого не навязала.Нет, мир не так уж плох –просто он по-отцовскииспытывает мою стойкость.

«Мне доводилось…»

Мне доводилосьне соединяться и не смыкаться,но –коротко замыкаться,и тогда расплавляютсяконтактыи – мое время сгорает, в товремя как нам с тобой нужнобыть единым целым.Это не от невнимания,но – от спешки,от страха задержатьсяи быть задержанным.Стало быть, не из-за апломба,а нашего спокойствия радия в каждомновоприбывшеммерю токи крови.Нет ничего опаснейкогда двоих вдругзакоротит.

«Как перелетные птицы…»

Как перелетные птицытуманной веснойк руинамв несуществующую больше Елгавувсе же вернулись,так сегодня,вчераи завтра куда-то возвращаютсялюди.Как перелетные птицы –с печальными песнями,звонкимиили глухими,к руинам возвращаютсялюди.Сегодня,вчера ли,завтра –стыдясьсвоей птичьей доверчивости,возвращаютсялюди.Я тоже,бывает,курлычу, как перелетная птица,мой крик печален –кто знает,может, я возвращаюськ руинам?

Ожидание

Над черной тушьюречной уснувшейя жду, что начнется пахота,и журавлей,которым давно бы порабыть на суше.Я жду серебряного параполейи серебристогожаворонка.Жду упорно, наверняка,и от этого делаюсь тонок,как стебельтой земли,на которую едва смелвыползти,но в которую войдусмело.Я верю,что, приходясь сыном ей,не солью или алмазнойжилой,бываю трава-мураваи бываю –прель,но почти никогда –// не выжига.Я кровью и плотьюей принадлежу,надеждамии наваждениями,над черной тушьюречной уснувшей,я в ожидании еще одногосвоего рождения.

«Отапливаемые центральным отоплением…»

Отапливаемые центральным отоплениемникогда не бывают согреты,как нужно –где только можно,когда только можно,они разводят костры,и плывут, плывутв этом живом огне,и смотрят, смотрятзастывшими глазамив этот живой огонь,с ностальгией,с эмиграциейв этих застывших глазах.Господи,пожалей их, они так красивы.В разжигании огняесть свои первоклассники,гимназисты,магистры,академики,мэтры и подмастерья,но нет несогревшихся.Разводят огоньчем угоднои, в общем, всюду,он хорош для всего:варить еду,сушить одежду,сунуть рукуи клясться.Это уж как когда.

«Чтобы я еще раз прыгнул в огонь…»

Чтобы я еще раз прыгнул в огонь –зарекаются обгоревшие,стонут и стенают ночами,отращивая новую кожув невыносимой борьбес нешуточной болью,и невообразимаяэта борьба без конца,нескончаемый этот плач,а также ужасные ожоговые раныдокучают.И – едва боль проходит –ты бросаешься на поискиеще какого-нибудьогня.

«Я рад…»

Я рад,что тогда ошибся,и то, чего я боялся,вышло зверью на пользу.Я боялсятех красных ягодна снегуи выше –в стеклянных сучьях,ибо, будучи человечьей породы,я видел тамкапли крови…И –как стынущей краснойкартечью стволы набиваетголод…И голодная птицастынет, превращаясьв ледышку…Оказалось –красные каплина снегуи выше, в стеклянных сучьях,и есть те самые угольки,у которых любая птицаможет греться// до весны,пока я не вышелжечь и палить повсюдумои костры зеленого цвета,несущие, отцветая, красные углижизни.

«Пальцы сплел я на затылке…»

Пальцы сплел я на затылке,под небесным синим душемсамого себя придумал.За Двиной в садах укропа.Зонтики античной вязкикружева плели над нами,тени стройные бросая.За Двиной в садах укропа.Бабье лето резким светомписьмена укропных кружевмне на коже выжигало.За Двиной в садах укропа.Так, расписанный по брови,сам собой я был прописани по новой переписанза Двиной в садах укропа.