уолли, брат мой, это кармаили кама, что река,а звалась велосипедом,еду-еду, не доеду,помню деда из тибета.это карма. убегайиз дрейфующего замка.уолли, покатай на санкахпо безрыбью, по безлюдью,по линялой темноте.раньше на велосипедееду-еду, а в тибетедеду говорят, что ветер,только жизнь и только ветер,но скорее только ветерв этой жизни. налетелна плиту воспоминанийи разбился на банане,на мопеде, на седане.вот я слышу страшный лязг.дети клайда, дети бонни,смерть становится спокойней.брат мой уолли, нет здесь боли,нету боли, нету, бля.дети деда на тибете,это карма, это ветер,помнишь, на велосипедеты катился, что там смерть,через небо, сквозь помпеи,звал меня, снега шумели,только я и не умею.не случилось, не умею.никогда я не умел.
стекло
там, где память была, теперьвсё чугун да зима, зима.оставляешь себя в стеклелюбоваться на дольний март,на сучёные тишь да гладь,на приблудные абы как,на индейца Иная Блажь,что снимает со смерти скальп,на манерные фонари,что ведут прямиком в Аид.зажигаешь, чтоб прикурить,а стекло на тебе горит,но недолго: седой Гудзонсквозь тебя утекает вверх,и на пепельное лицородниковый ложится свет.
корни
мой наполнитель это скорее лес,воспитанный грибниками и пауками.мальчишки на пнях оставляют солёный хлеб,который ещё в руках превращается в камень.меня обжимает свет, повторяет воздух,ровняет огонь, отслеживает вода,я по костям зверей узнаю свой возраст,по мху на деревьях – откуда любви не ждать,по жирным следам лесника выбираюсь в люди,по тёплой листве забираюсь опять в себя.таёжное небо, ссутулясь, меня кормит грудью,и звери мои, как бы ни было тихо, не спят,а я им даю имена, а затем изменяю,потом выгоняю наружу – они не идут:звери с ничего не значащими именами;лес, уходящий корнями в пустоту.
завеса
я всё превращаю в дым, и дым превращаю в дым,а сам становлюсь водой расслабленной, молодым,вещающим о тебе, сокрытая в пустоте,мол, ты превратилась в дым, что ты без меня теперькак зёрнышко на весу воздушное, под веснойкачаешься надо мной, качаешься, подвеснойвысокий и длинный мост – ни шагу ступить нельзя,нельзя не попасть домой, где тени по мне скользят,спеша превратиться в дым, как ты превратилась в дым,хлебнув от меня воды, найдя на воде следы,ведущие от меня, петляющие к войнеза облаком проливным на выжженной стороне,где гнётся предсмертно дым, где дыму уже невмочьне видеть меня седым и располагать не мной.
пожитки
останешься как есть, не став собой,и прошлое не вспомнится как надо,пиши: за смертью следует любовь,а за любовью – смерть. одна расплатаза всё как за одно: расплаты нет,как нет такого слова. оставайся,как водится, вне слов. финальный снегпереводи в начальный, расступайся,переходя во внутренний разбег,в нечёткую звезду в ночных глазницах,и неопределяемый размердуши твоей растянутой приснитсяему, тому, кто вышел и ушёл,сказав, что остаётся. он смеётся,не оставаясь. хохот приглушён,и в нём никто себе не признаётся.но ты всё знаешь, видел, отгадал,не веря, не смотря, светясь ошибкой,как медленной любовью, что всегдаприходит, чтоб забрать свои пожитки.
хоккей
одиноко лежащий велосипед на мосту.баночка витаминов «ревит»дребезжит в кармане, перебивая сердечный стук.ничего, что было бы о любви.разве только билет на вчерашний хоккей.озябшее небо не отражает речная вода,маленькая девочка вдалеке –для меня она останется маленькой навсегда –маленькое облако, его огромная тень.вспоминаются записи в собственном дневнике:«вторник. хочется уже иметь детей.ненавижу хоккей».
моя любовь
любовь моя ни в кого не материализуется,так и остаётся: красивой, словеснообразной,всеми разделённой, разлуконенаказуемойи ко мне как будто бы непричастной.не называть же каждое своё увлечение любовью –одна она у меня, одинокая, тюлево-бежевая.я держу её в тепличных условиях,и она меня за кого-то держит.нет у неё ни страха, ни целомудрия,девственности нет /её, кажется, вообще не было/она пользуется моей доверчивостью,припудриваетсякосметикой каждой моей подруги,на мягкой мебелиоставляет своё мерцающее оперение.длительностьнаших отношений наводит на мысль, что любовь у меня последняя.хотя всё самое искреннее в жизни звучит неубедительно,всё равно что лирическое отступление.и что мне с ней делать? пожалуй что взять да выставитьна посмешище или за дверь,или стервою, обнажающей свою грудь.иногда мне кажется, что я умру от сердечного приступа,если раньше приступа не умру.
не обращай внимания
да, не надо, не обращай, незачем,давай забудем, какие мы с тобой вероломные,какие мы друг другу первые встречные,голодные.сердце – это просто орган для перекачивания крови, помни,ну стучит, ускоряется, захлёбывается – бог с ним.а кто-то из нас второму не ровня,неровный.ты, наверное, жажда,вот смотрю на тебя и думаю: ты жажда,моя тёплая жажда,я смотрю на тебя так, как будто бы совершаю кражу,нет, это именно что настоящее, как раз важно.а так и не скажешь.а так и не подумаешь. да мало ли.такая маленькая, тоненькая, с далёкой улыбкой, с холодными ногами.эти реки текут в тишину. знаем – плавали.ты нравишься моей маме,хотя она почти ничего о тебе не знаеткроме того, что ты дорога мне,что ты дорога мне,что тыродилась в мае,а я, наверное, в мае умрубез тебя,тебя и подобных тебе проклиная.тольконе обращай на меня внимания.
