Дальше вытрясать из Кая информацию по этому вопросу явно смысла не имело. Скорее всего, паршивец или действительно ничего не знал, или знал нечто такое, чего совершенно не хотел говорить. К тому же, тонкости метафизики волновали Герхарда Винтергольда существенно меньше, чем текущая политическая обстановка.

Шел второй день официального траура по почившему в мире Эдельстерну Зигмаринен. В столице сделалось тихо, как в склепе, словно вся радость умерла вместе с этим человеком. Это выглядело на свой лад странно. Кесаря Эдельстерна не сильно любили при жизни - консерваторы - за либерализм, новаторы - за ретроградство, всякая человеческая сволочь - за то, что жизни не давал, и, как ни удивительно, лучшая часть населения - за то же самое. Герхард знал его лучше многих и потому лучше многих понимал, что другого такого кесаря - очень изящно умевшего пройти между дворянской удавкой, купеческим стилетом, армейской шашкой и крестьянскими топором - у Каллад уже не будет. Времени воспитать из старшего сына - Эгмонта - приличного государя у Эдельстерна не хватило, а добрый братец Эдельберт позаботился бы о том, чтобы выкорчевать из золотоволосой головы мальчика остатки отцовских напутствий.

Нехорошее наступало время. Герхард Винтергольд не был магом и будущего не видел. Вету говорили о буре, а ему скорее представлялось зарево далекого пожара.

– Кай, очнись. Ты все еще на докладе.

– Да, мессир.

– Что мы можем противопоставить идущей буре?

– Ничего.

– Это невозможно.

– Тогда можно попробовать истовую молитву, вдруг да помо...

– Кай!

Маг дернулся и открыл глаза.

– А... Да, конечно... Я не знаю, что можно противопоставить буре во Мгле. Прошлый раз подобное явление упоминалось в хрониках времен бунта Кайры. Осмелюсь заметить, вся немаленькая имперская армия тогда ничего не сумела ей противопоставить. Им пришлось дождаться, пока Кайра не умерла самым естественным образом - от гангрены. Правда, к этому моменту Кэлдир Аэрдис больше не принадлежал.

– Надеюсь, ты не предлагаешь мне экстраполировать это на текущие события?

– Я бы не исключал. Божьи мельницы, все дела. Носятся по миру, а нам потом ползать, щепки собирать...

– Кай, напомню, ты здесь не для того, чтобы изливать печаль. И сложная гамма твоих настроений...

– Она очень несложная, - лениво и без малейшего вызова парировал Кай.
– Я боюсь, и вы бы боялись. Я боюсь чуть меньше, потому что у меня в крови наркотиков существенно больше. Если закрыть глаза на то, что будущее не читается, и просто подумать... Бунты полыхнут не раньше, чем начнутся очереди за хлебом. Следовательно, можно рассчитать, сколько его есть в городе, и понять, что как минимум месяц спокойной жизни нам обеспечен. Горожане не звереют без веских причин. Дальше на месте наших добрых друзей я пошел бы по проверенной годами схеме, потребовав увеличить зарплаты, сократить рабочий день, раздать дворянские земли и упразднить сословия. И да - дать пожрать. С первыми пунктами можно тянуть месяцами, но при провале последнего результатов долго ждать не придется.

– Это очевидно. Только у нас не месяц, а около трех недель. Из Рэды уже вывезено все, что можно вывезти. Виарэ срывает поставки. Так какие пути выхода ты видишь, Кай? Если без Мглы.

– Их надо или убить, или накормить. Первый вариант мне нравится больше, но для него нужен популярный кесарь и его правая рука - палач и изверг, на которого потом расстрел демонстрации повесят и которого самого повесят. Палачей и извергов найдем без труда, но с кесарем не задалось.

– То есть если бы Эдельстерн остался жив...

– Я бы без колебаний предложил стрелять по толпе. Лет десять мира нам бы это дало. Мира - как отсутствия внутренней войны, я имею в виду, покоя, конечно, нам бы не дали. Посудите сами, мессир. Пуля стоит меньше четверти марки, а нормальный дневной паек - марку. Что здесь можно обсуждать?

С точки зрения Вету обсуждать, пожалуй, и вправду было нечего. При толпе в пять тысяч человек, например, выходило больше трех тысяч семисот марок чистой экономии. Маги оперировали предельно абстрактными величинами.

– Но Эдельстерна с нами больше нет.

– Поэтому я бы накрыл столы на площади. Это, как минимум, сбило бы всех с толку. Пришли орать и требовать - а там хлеб-соль. Процентов восемьдесят разошлось бы по домам с сытыми желудками и полным отсутствием идей о социальном равенстве в головах. Такие мысли долго живут или у голодных, или у тех, кто голодным не был никогда.

Пожалуй, в словах уже явно поклевывающего носом Вету имелась определенная логика.

– Что сделаем мы, я представляю. А что сделают они, Кай?

– А им, в отличие от нас, можно особенно ничего не делать - время и осень справятся и без чужих усилий. Рэда полыхнет, искры полетят... Впрочем, на месте регента и компании я убил бы вас. Удобно, когда жандармы... удобные.

– Сколько раз я говорил, что мы не жандармы, а тайная полиция?

– А уж тайная полиция в такой ситуации точно должна быть ручная. Либо мертвая. Второе, как мы уже выясняли, дешевле.

– Просматривайте вероятность покушений. В первую очередь - на кесарских детей. Во вторую - на меня. На сколько вперед вы можете видеть теперь?

– Сутки, и это при большом везении.

– Этого достаточно, чтобы заметить резкие всплески.

Условия чудовищные, но даже при них охранка еще могла сносно работать. Наследников следовало всеми правдами и неправдами вывезти из дворца, а лучше - из столицы. Кесаревна Стефания была достаточно умной женщиной, чтобы при надобности обнаружить у детей слабость и головокружения от недостатка чистого деревенского воздуха.

– Резких всплесков не будет, - пробормотал Кай.

– Почему?
– несколько удивился Винтергольд.