– Доброго дня, - выдохнул Койанисс, глядя, как все трое уезжают, поднимая на дороге легкое облачко пыли.

Он, наверное, стоял и смотрел им вслед на пустую дорогу еще долго, потому что голос Элейны за плечом буквально вывел его из ступора.

– Зачем они приезжали?

– Кто?
– сделал невинные глаза Койанисс, оборачиваясь. Элейна куталась в шаль и выглядела напряженной. На бледных висках бились голубоватые жилки.
– Ты о чем?

– Те, кого ты не пустил в дом, - прищурилась жена.
– Зачем они приезжали?

– Глупости. Они ошиблись. Уже уехали, видишь же...

– Ты пять часов тут стоишь из-за дурацкой ошибки?

– Я чинил забор. Элейна, посмотри, ничего уже не кривится и не косится.

– Ты из-за этого примчался ночью, как будто за тобой бесы гнались?

– Элейна!

– Койанисс, кто это приезжал?!

– Не кричи, милая, ты пугаешь Маргери. Пойдем в дом. Мне кажется, уже можно ужинать... Элейна, родная.

Из васильковых глаз покатились крупные слезы.

– Почему ты всегда врешь?

– Потому что правды не существует, - честно ответил Койанисс. Той правды, при которой его девочек отправили в Тихий Лес, теперь тоже не существовало. Он, наверное, еще не до конца это осознал, потому что не чувствовал желания смеяться во все горло или кружить жену на руках.
– Пойдем в дом? Не плачь...

Маг приобнял жену за плечи и повел, осторожно поддерживая. Солнце уже клонилось к кромке леса, и навстречу им ползла тень дома. Шуршала листва. Элейна поднялась на крыльцо, а Койанисс замешкался, потому что заметил одну маленькую странность.

Сразу после переезда сюда пять лет назад Элейна разбила под окнами небольшой садик. Стоял конец сентября, и тот, конечно, облетел. Только один куст цвел так радостно и пышно, словно это была морозянка. Но это была рэдская "Белинда", зимняя роза. Белая-белая, как снег, почти голубая по краям. Нереально чистое пятно света над уже тронутой осенним тленом землей.

– Красиво, - удивился он. Жена не любила Рэду - в представлении Аэрдис варварскую, опасную, прокалладскую и просто непонятную - и, конечно, выглядело странным, что она посадила рэдский цветок. Может, ему хотела приятно сделать.

– Не подлизывайся, - через плечо бросила Элейна.
– Иногда мне кажется, лучше б ты гулял, чем так...

– Чем так что?

– Как будто я кукла в кукольном домике.

Элейна замерла у отрывного календаря, а потом с удивившей мага злостью рванула верхний лист, скомкала в руке и швырнула за порог.

На листке под ним красной краской было аккуратно выписано тринадцатое октября, воскресенье.

Маргери зачем-то поиграла с календарем и полмесяца потерялись.

4

Эдельберт был пьян - на вкус Эйрани как свинья - и зол как собака, хотя "сукой" почему-то упорно крыл канцлера, а не себя. Злость бесподобного регента она могла отчасти понять - кесаревичей проворонили. Несмотря на бунт снаружи дворцовых стен и заговор внутри них - проворонили настолько бездарно, что смешно делалось даже Эйрани, понимавшей, что как раз для нее ничего смешного здесь нет и вообще все серьезнее некуда. Операция была провалена с треском, чтобы не сказать - с тем особым, подчеркнутым шиком, который отличает только самые бездарные планы. И, конечно, это Рэссэ был виноват. И она - Эйрани - тоже каким-то чудом оказалась виновата. А еще оказались виноваты погода, клинически тупые подельники и сам Создатель. Все - ну буквально все!
– было против будущего бесстрашного диктатора, готового хоть сейчас выволочь Каллад к великому сияющему будущему на собственных могучих плечах. Он уже даже белый мундир пошил и парадную лошадь приготовил, а тут - такая незадача, нет наследников - хоть криком кричи. Исчезли. Как в воду канули, сукины дети! А сука, кстати, осталась. Окопалась среди фрейлин в женской половине дворца и сидела там как святая, страдая приступами мигрени. Недолго ей там сидеть, паскуде!

И бутылкой о стену. Воистину, сильный мужской аргумент. Эйрани на всякий случай испуганно вздрогнула и спрятала глаза. Не следовало потенциальному венценосцу знать, что она его не боялась и бояться не думала. Эдельберт был не из тех, кто застрелит любовницу и застрелится сам, обнаружив, что сияющее будущее отменяется. Этот дурак верил бы в свою звезду, даже если бы его уже волокли к помосту с мешком на голове. Конкретно он Эйрани ничем не угрожал. Скорее она считала неправильным уходить из спальни и жизни такого феерического идиота без, минимум, пяти сотен марок. И нет, фамильные бриллианты Эдельберт мог оставить озверевшему простонародью и их менее озверевшим, но куда более жадным до денег закулисным кукловодам. А Эйрани с большим удовольствием взяла бы валютой, желательно - кэлдирской. Брать золотом подозрительно, а ценными бумагами - рискованно.

Концерт продолжался. Эдельберт из стадии праведного гнева перешел к недолгому смирению перед жестокой судьбой и принялся объяснять Эйрани тонкости плана, который она понимала лучше него.

Делов-то было - только короноваться, а как при живых племянниках теперь короноваться?! А объявить их дохлыми - так, глядишь, они тут же объявятся где-нибудь в районе Дэм-Вельды, или в Рэде или даже - чем бесы не шутят?
– в Кэлдире! И выйдет некомильфо. Примерно это Эдельберт - в значительно более сильных выражениях - повторял уже часа полтора, не забывая глушить горечь поражения горечью калладской огненной.