– Боб, - сказала она.

Он испуганно обернулся. За весь этот исполненный отрадного покоя час никто из них не произнес ни слова.

– Подойди, пожалуйста, - попросила она.

Он медленно положил губку.

– Хорошо.

– Сядь, Боб.

– Хорошо, мэм.

Какое-то мгновенье она пристально на него смотрела, и он наконец отвернулся.

– Боб, ты догадываешься, о чем я хочу с тобой поговорить? Догадываешься?

– Да.

– Может, лучше, если ты сам мне скажешь, первый?

Он ответил не сразу:

– О нас.

– Сколько тебе лет, Боб?

– Четырнадцатый год.

– Пока еще тринадцать.

Он поморщился.

– Да, мэм.

– А сколько мне, знаешь?

– Да, мэм. Я слышал. Двадцать четыре.

– Двадцать четыре.

– Через десять лет мне тоже будет почти двадцать четыре, - сказал он.

– Но сейчас тебе, к сожалению, не двадцать четыре.

– Да, а только иногда я чувствую, что мне все двадцать четыре.

– И даже ведешь себя иногда так, будто тебе уже двадцать четыре.

– Да, ведь правда?

– Посиди спокойно, не вертись, нам надо о многом поговорить. Очень важно, что мы понимаем, что происходит, ты согласен?

– Да, наверно.

– Прежде всего давай признаем, что мы самые лучшие, самые большие друзья на свете. Признаем, что никогда еще у меня не было такого ученика, как ты, и еще никогда ни к одному мальчику я так хорошо не относилась. При этих словах Боб покраснел. А она продолжала: - И позволь мне сказать за тебя - тебе кажется, ты никогда еще не встречал такую славную учительницу.

– Ох нет, гораздо больше, - сказал он.

– Может быть, и больше, но надо смотреть правде в глаза, надо помнить о том, что принято, и думать о городе, о его жителях, и о тебе и обо мне. Я размышляла обо всем этом много дней, Боб. Не подумай, будто я что-нибудь упустила из виду или не отдаю себе отчета в своих чувствах. При некоторых обстоятельствах наша дружба и вправду была бы странной. Но ты незаурядный мальчик. Себя, мне кажется, я знаю неплохо и знаю, я вполне здорова, и душой и телом, и каково бы ни было мое отношение к тебе, оно возникло потому, что я ценю в тебе незаурядного и очень хорошего человека, Боб. Но в нашем мире, Боб, это не в счет, разве только речь идет о человеке взрослом. Не знаю, ясно ли я говорю.

– Все ясно, - сказал он.
– Просто будь я на десять лет старше и сантиметров на тридцать выше, все получилось бы по-другому, - сказал он, но ведь это же глупо - судить человека по росту.

– Но все люди считают, что это разумно.

– А я - не все, - возразил он.

– Я понимаю, тебе это кажется нелепостью, - сказала она.
– Ведь ты чувствуешь себя взрослым и правым и знаешь, что тебе стыдиться нечего. Тебе и вправду нечего стыдиться, Боб, помни об этом. Ты был совершенно честен, и чист, и, надеюсь, я тоже.

– Да, вы тоже, - подтвердил он.

– Быть может, когда-нибудь люди станут настолько разумны и справедливы, что сумеют точно определять душевный возраст человека и смогут сказать: "Это уже мужчина, хотя его телу всего тринадцать лет", - по какому-то чудесному стечению обстоятельств, по счастью, это мужчина, с чисто мужским сознанием ответственности своего положения в мире и своих обязанностей. Но до тех пор еще далеко, Боб, а пока что, боюсь, нам нельзя не считаться с возрастом и ростом, как принято сейчас в нашем мире.

– Мне это не нравится, - сказал он.

– Быть может, мне тоже не нравится, но ведь ты не хочешь, чтобы тебе стало еще много хуже, чем сейчас? Ведь ты не хочешь, чтобы мы оба стали несчастны? А этого не миновать. Поверь мне, для нас с тобой ничего не придумаешь... необычно уже и то, что мы говорим о нас с тобой.

– Да, мэм.

– Но мы по крайней мере все понимаем друг про друга и понимаем, что правы, и честны, и вели себя достойно, и в том, что мы понимаем друг друга, нет ничего дурного, и ни о чем дурном мы и не помышляли, ведь ничего такого мы себе просто не представляем, правда?

– Да, конечно. Но я ничего не могу с собой поделать.

– Теперь нам надо решить, как быть дальше, - сказала она.
– Пока об этом знаем только мы с тобой. А потом, пожалуй, узнают и другие. Я могу перевестись в другую школу...

– Нет!

– Тогда, может быть, перевести в другую школу тебя?

– Это не нужно, - сказал он.

– Почему?

– Мы переезжаем. Будем теперь жить в Мэдисоне. Переезжаем на следующей неделе.

– Не из-за всего этого, нет?

– Нет-нет, все в порядке. Просто отец получил там место. До Мэдисона всего пятьдесят миль. Когда буду приезжать в город, я смогу вас видеть, правда?