Целтин вопросительно уставился на хозяина квартиры; тот наморщил лоб, изображая активную умственную деятельность.

– Твою-то дивизию! – выругался он, когда кожа на лице приобрела нездоровый свекольный оттенок, а Галина с испуганным вздохом скрылась за дверями кухни. – Совсем забыл! У меня же дело к тебе, Серый! Разговор серьёзный, а мы всё пустое с порожним месим. Идём.

Целтин улыбнулся, радуясь тому, что разговор ещё не исчерпал себя.

Самохин беспардонно схватил его за руку, потянул за собой в сторону кабинета, чуть было не споткнувшись об разлёгшегося на пути Звона.

– Вадим! – кричала с кухни жена, но её слова не достигали цели. – Подожди! Тебе нужно принять лекарство! Слышишь?

Самохин всё же услышал. На ходу заграбастал из бара графин с чем-то желтоватым на дне и два стакана. Заспешил, как мог. Лишь только захлопнув дверь кабинета, в которую тут же принялась отчаянно настукивать Галина, отпустил локоть Целтина и бухнулся в задрапированное бархатом кресло. Взглядом указал гостю на другое, у письменного стола из дуба, после чего припал к горлышку графина, принявшись звучно хлебать, напрочь позабыв про стаканы.

Целтин, пользуясь заминкой, огляделся.

Всё те же бордовые тона. Платиновый ноутбук очень ярко контрастирует с тёмной лакировкой стола. Воль одной стены выстроились высоченные шкафы, на полках которых покоятся переплёты старинных книг – видимо, коллекционные собрания сочинений известных классиков. Чуть поодаль разместился небольшой журнальный столик с декоративным глобусом из папье-маше. На противоположной стене висит невиданный коллаж, совмещающий творения Босха и современный авангардизм. Однако из-за тусклого света – не разглядеть, что именно изображено. Под ногами приятно пружинит ковёр. Окна задёрнуты шторками, похожими на занавес в театре. Шикарная люстра над головой в своём великолепии ни в чём не уступает другим атрибутам мебели.

Целтин чуть было не присвистнул – сколько раз не бывал у Самохина, сюда его хозяин так ни разу и не пригласил. Видимо, разговор и впрямь обстоял серьёзный. И явно не касался работы, как подумал Димка.

Самохин оторвал горлышко от губ, прищурился, чтобы лучше видеть гостя.

– Знаешь, Серый... Ты прости, что так вышло. Просто достало уже всё. Вся эта круговерть. И впрямь бессмысленно выходит. Живём, проживаем, умираем... А кто-то даже этого не может. Понимаешь? Просто жить. Просто жить, потому что ему запретили, – взгляд Самохина затуманился; он смотрел поверх головы Целтина, куда-то в одному ему зримую точку.

– Вадим, что случилось? Расскажи.

– Точно не будешь? – Самохин приподнял графин.

– Нет.

– Ладно. Короче, дела обстоят так, – Самохин вдруг перестал растягивать слова, его взгляд сделался осмысленным; если бы Целтин не видел своими глазами, что творилось за столом и после ужина, тут, в кабинете, подумал бы, что хозяин квартиры и вовсе не употреблял.

– Так вот... – Самохин вынул из подлокотника кресла декоративную пепельницу, чиркнул непонятно откуда взявшейся зажигалкой, задымил материализовавшейся из ниоткуда сигарой. – Год назад я решил заняться благотворительностью.

– Похвально.

– Да как сказать... Один знакомый посоветовал, – Самохин откашлялся, плеснул в стакан из графина. – Тебе, может быть, не понравится то, что ты сейчас услышишь, но буду откровенен, чтоб избежать недомолвок. В общем, занимаясь благотворительностью, можно отмазаться от налоговой. Причём хорошо отмазаться. Берёшь, скажем, под опеку детский приют или школу, делаешь простенький ремонт, помогаешь приобрести необходимый инвентарь, покупаешь детишкам какие-никакие игрушки. А в ответ на это, государство частично освобождает от уплаты налогов.

Самохин неожиданно умолк.

– Но ведь всё равно благое дело, – решил поддержать друга Целтин.

– Да, возможно. Смотря с какой стороны посмотреть. Вот наша корпорация и взяла под патронаж один из детских домов Самарской области. А точнее Сергиевский приют для детей-инвалидов.

– А почему так далеко?

– Коммерция. Не столь важно.

– А я тут причём?

– Ты... – задумчиво протянул Самохин. – Ты очень причём.

– Прости, но я не понимаю, – Целтин развёл руками.

– Сейчас поймёшь, – кивнул Самохин, отпивая из стакана и закуривая вместо закуски. – Где-то чуть больше полугода назад мне на электронную почту написал тамошний директор. Не подумай, он писал и раньше, по общим вопросам, но... В том письме он упомянул твою фамилию.

– Мою?

– Да, твою. Дело в том, что у них в стационаре на лечении находится двенадцатилетняя девчушка... не помню имени. У неё какая-то странная болезнь... что-то вроде бодрствующей комы или...

– Да, есть такая, – кивнул Целтин. – Человек жив, но не проявляет умственной активности. Как растение.