На собрание у зоопарка явилась одна Катя.

– А где остальные?
– спросил Сережа.
– Неужели струсили? Ведь мы еще в колхозе обо всем договорились.

– Парамонов не придет, у него сегодня в институте семинар по марксизму.

Катя прятала в рукава озябшие пальчики.

– Квалифицирую это как заурядную трусость. Вот вы, Катя, вы же пришли. У вас в школе тоже, небось, утреннее расписание. А вы не испугались.

– И вы, Сережа, вы.

Она задохнулась от этого "вы", интимного и почтительного. Ей все говорили "ты" - учителя, подруги, кондуктора троллейбусов и трамваев. И вдруг, точно они влюбленные, - "Вы, Катя", "Вы, Сережа". А Сережа все нажимал: вы, вы. Дело предстояло опасное, от детских привычек пора отвыкнуть.

– Вы посмотрите, Катя, - он показал в сторону зоопарка.
– Это похоже на планету Марс. Там, говорят, вся растительность красная, а не зеленая.

Осень была в самом разгаре. Деревья в парке переменили расцветку. Они покачивали фантастической, не по-земному красной листвой. И хотя Катя ничего не знала о других планетах, она радостно закивала своими большими очками.

– Да, вы правы, совсем как на Марсе.

В кассе зоопарка они купили билеты по два рубля - для взрослых - и вошли.

Все бежали смотреть зверей, а здесь, в начале марсианской аллеи, у пруда, где уже перевелись слишком южные пеликаны, почти никого не было. Только пара молодых людей в одинаковых демисезонных пальто и одинаковых шляпах. Один из них совал прутик сквозь решетку, стараясь привлечь внимание диких уток, дремавших на берегу. Время от времени он даже крякал по-утиному. Но, видно, его кряканье было недостаточно натуральным, потому что умные птицы не откликались.

– Присаживайтесь - сказал Сережа.
– Здесь вполне безопасно. Предлагаю обсудить программу нашего общества.

– А как будет называться это общество, - спросила Катя и тут же предложила: - Давайте ему придумаем красивое, звучное имя, вроде "Молодой гвардии". Например, "Свободная Россия".

– Видите ли, Катя, из достоверных источников нам известно: за границей уже есть такая шпионская радиостанция - "Свободная Европа". Могут решить мы с ними заодно. Необходимо отделить себя от всех врагов. А то империалисты воспользуются.

Сережа воодушевился. Он снял кепку, не боясь простудиться, и размахивал ею в такт словам. Перед Катей открылся мир, коммунистический и лучезарный.

Самую большую зарплату получали уборщицы. Министры же для пущего бескорыстия находились на скудном пайке. Денежную систему, пытки, воровство - отменили. Наступила полная свобода, и уж так хорошо получалось, что никто никого не сажал, а каждый имел по потребностям. На улицах были расклеены плакаты Маяковского. И еще другие, сочиненные Сережей: "Остерегайся! Ты можешь оскорбить человека!" Это на всякий случай, чтоб не забывались. А кто забудет - расстрел.

Впрочем, в Сережином изложении все выходило куда более стройно и Кате оставалась неясной только одна деталь: сейчас же силой оружия свергнуть правительство или, может, повременить, пока другие страны не покончат с капитализмом? Сережа советовал подождать мировой революции, но признавал, что потом, как это ни печально, придется все-таки свергнуть.

Катя попросила внести в программу еще один пункт: о совместном обучении юношей и девушек в старших классах средней школы. И, тронув Сережину кепку, робко добавила:

– Раз уж мы все равно в зоопарке, давайте посмотрим тигра.

Сережа недовольно нахмурился.

– Это для пользы дела, для конспирации, - пояснила Катя.

– Ну что ж, - разрешил он, подумав.
– Для конспирации - можно.

– Старики-фламандцы писали нагое тело, как груду всяческой снеди. Вы посмотрите, в этих фламандских дамах есть и сливочное мало, и свежие булки, и свой дамский изюм.

Карлинский скосил глаз на Марину. Та слушала его с независимым видом. Будто все, что он говорил, было ей хорошо известно. Она делала одолжение, позволяя водить себя по музею.

Вокруг висели женщины и натюрморты. На пышных задах морщинилась чуть заметная рябь. Так бывает с чаем на блюдце, если легонько подуть, чтобы он простыл побыстрее. Или - когда потрогаешь слишком спелое яблоко. Сквозь бледно-желтую кожуру проступят теплые пятна - следы прикосновений.

Среди этой разнузданной плоти Марина была самой одетой. Карпинский начал издалека.

– Почему мы так говорим: "познать женщину"? Что общего между познанием и любовью? По какой такой причине первородный грех случился не где-нибудь в кустах малины, а под яблоней познания?

Марина лизнула кожу над верхней губой. Кожа была нежна и сладковата на вкус. От этой заграничной мастики лицо становится гладким, как паркет.

– Всякое познание состоит из двух, я бы сказал, элементов: связь и различение. Не правда ли, познавая любую вещь, мы, во-первых, связываем ее с другими, во-вторых, отличаем от других вещей, как нечто оригинальное. В половом акте, - извините меня за вульгарное выражение, - и заключены первоэлементы познания. Адам и Ева слились в любовных объятьях и тут же поняли разницу: где мужчина, а где женщина. Связавшись, они различались, а различившись, связались. И таким образом, познав себя, принялись познавать остальное.