Лицо Марины струилось в разные стороны. Карлинский тоже имел довольно прозрачный вид. Его ладони плавали в темном воздухе, как две медузы поднимаясь и опускаясь. Он таял в улыбках и недомолвках.

– Стыд - это табу, которое мы нарушаем. Потому и нарушаем, что стыдно. Совершать недозволенное - что может быть человеку приятнее? Тут - все наше отличие от богов и животных тварей...

– Это ты - тварь, - хотел ответить Глобов и онемел. Телевизионный экран вырос, будто в него вставили линзу. На переднем плане вспухло звероподобное существо с кошачьими лапами и женской мордой.

– Предпочитаю сфинксов, - объявила Марина.
– Они гораздо красивее ваших стыдящихся обезьян.

– Сами вы египетский сфинкс!
– возопил Карлинский, радостно ужасаясь.
– Вас бы сюда в музей, в качестве экспоната!

Его тощая фигура распылялась в туман. Владимир Петрович стоял в Египте имени А.С.Пушкина. Музейные залы походили на зоопарк. Разные древние народы до того были забиты и суеверны, что поклонялись даже львам и баранам. Но рисовать они умели еще очень плохо: к человечьим ногам прилаживали звериные головы, или наоборот.

Разглядеть все эти подробности на хватило времени. Перед ним, на мраморном пьедестале, вытянув передние лапы, гордо возлежала Марина.

– Кис-кис-кис, - поманил ее Глобов.

Она подползла ближе. Жаль, что я сплю, и хорошо, что испарился Карлинский, - успел он вспомнить, когда Марина, мяукнув, положила ему на плечи свои когтистые лапы. Ее лицо дымилось, как чашка черного кофе. И он пригубил душистый напиток, засыпая все глубже и глубже.

Карлинский долго стоял над базальтовым зверем. С трудом выдавил очередной афоризм:

– Скотоложество наказуемо по уголовному кодексу, дабы не было столь привлекательно для человека.

– Это вы про кого?
– очнулась Марина.

Они смотрели еще французов, но Юрий не реагировал даже на Ренуара. С этой проклятой Изидой хоть беседуй об акушерстве: ни стыда, ни любопытства. Точно животное. Или в самом деле - богиня...

– Меня, Марина Павловна, тоже прельщают сфинксы.Тому, кто познает вашу хвостатую даму, быть может, откроются тайники мироздания!

– Может быть, - ответила Марина, придавая лицу загадочное выражение, как это и подобает сфинксу.

Не успел Глобов открыть глаза, как откуда ни возьмись появился гражданин Рабинович. Он отбывал наказание при Музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина, работая в должности экскурсовода. Что, за преступное ротозейство - определить его сюда!

Наглый и навязчивый, как все евреи, он дал понять: ему де свыше поручено сопровождать прокурора. После сфинксовых ласк (подглядел, сволочь!) тот, мол, обязан volens nolens познакомиться с кое-каким секретным материалом.

– Только смотри - чтоб мистики ни-ни!

– Ладно, - обещал Рабинович.

Над пневматической дверью светилась цитата из сочинений Хозяина:

ВЕЛИКАЯ ЦЕЛЬ РОЖДАЕТ ВЕЛИКУЮ ЭНЕРГИЮ.

За цитатой - пространство, стеклянная банка - в центре, а в банке заспиртованный мозг, извилистый, как земная кора. Его полушария медленно колыхались. Вокруг, по тонким трубкам, сквозь реторты и колбы, через перегонные кубы, бежал зеленоватый раствор.

Рабинович хихикнул :

– Всякий раз, попадая сюда, я немножко пугаюсь.

Дрогнувшим пальцем он ткнул студенистый комок. Тот продолжал пульсировать как ни в чем не бывало.

– Не слышит. Все думает и думает, идеи изобретает. Может, у него на родине была любимая девушка. А чтоб на свиданье сходить - ног нету. На его извилинах разве далеко уползешь?..

Я волнуюсь, гражданин прокурор, как бы от этих непрерывных раздумий он с ума не спятил. Ведь вся мировая цивилизация насмарку пойдет! Мы какой-то дурацкий атом расщепили и уже беспокоимся. А тут, в этой банке, представляете, - цепная реакция мозга. Взрывы идей, самумы рассеянных мыслей. Чуть недоглядел - куда там водородная бомба! Не только наша скромная планета, галактика на куски разлетится. Я, по правде сказать, опасаюсь за Бога...

– Не развалится твоя галактика, не допустим, - ободрил его Глобов.
– А про Бога ты забудь, Бога идеалисты придумали... Признайся-ка, Рабинович, что это. за идеи производятся тут? Уж не реакционный ли какой вздор лезет из мозговой реакции?

– Что вы, гражданин прокурор!
– обиделся Рабинович.
– Одни только высокие цели, великие идеалы. От них - все остальное, по закону диалектики. Культуры там разные, ренессансы. У нас без обмана. Желаете лично убедиться?

– Ну, давай, действуй! Да побыстрее. А то некогда мне: просыпаться пора.