Когда его самообладание, наконец, дало трещину, через час после того, как крики и грохот уступили место молчанию, когда он вломился на чердак и нашел ее похолодевшей, казалось, что все его чувства выплеснутся в милосердной горячке. Наедине с ее телом, он плакал, неистовствовал и грустно размышлял. Он целовал ее, кричал на нее и прижимал к себе — был волен делать, что ему угодно, потому что умерла она не в больнице в окружении всей семьи. Но потом, как только ее похоронили, на него снизошло своего рода оцепенение, которому присутствие Хедли в доме только способствовало, и оказалось, что ему недостает искренности горя, и что его выбивают из колеи неоднозначные чувства, исподволь вкрадывающиеся на его место.

Разве не походило ее отсутствие на затишье после нескольких дней лютой непогоды? Разве жизнь его не стала легче теперь, когда больше не надо было делить ее с такой трудной женщиной?

Во время первого приступа Джек дал ему прозак, чтобы помочь справиться. Потом Энтони перестал его принимать, потому что ему не понравилось, как лекарство заглушало чувства, и он понадеялся, что таким образом они снова нахлынут на него, но этого не произошло. Джек был человеком весьма проницательным, и помощи от него было больше, чем от кого-либо другого, ведь жизнь Джека была в такой степени определена потерей любимого человека. Джек провел без Фреда гораздо более значительную часть своей жизни, чем с ним, но никогда не полюбил снова — по крайней мере, публично — и, как было всем известно, в муках горя отказался от живописи и едва возобновил свои занятия спустя десятилетия. Он соблюдал приличествующую джентльмену отговорку — дескать, его призвание медицина, а искусство — простое хобби. Его работа была в галерее Тейт — небольшая картина регулярно выставлялась в галерее Сент-Айвса и была там одной из самых ходовых открыток, пользовавшихся наибольшим спросом — но время превратило отговорку в реальность.

Джек каждый день забегал на несколько минут проведать своего пациента по дороге домой из офиса на Морраб-роуд, который он делил теперь с несколькими партнерами гораздо моложе, и которые, собственно делали почти всю работу. Горе — это своего рода болезнь, утверждал он, и течение этой болезни столь же предсказуемо, как и для кори или обычной простуды. При наличии времени и лечения горячка от горя неизбежно ослабевает, оставляя самых удачливых больных со шрамами там, где была любовь. Он был таким же участливым после Петрока, и даже такое ужасное горе со временем отступило.

Когда Энтони дал понять, что продолжающееся присутствие Хедли угрожает превратить его в эмоционального инвалида, Джек мягко напомнил ему, что Хедли тоже скорбит, и указал на то, что упустил из виду Энтони. «Этот мальчик всегда был семейным клеем, сохраняя мир и мешая вам разлететься на куски. Когда Рейчел ушла, он остался без работы. Ему нужно время, чтобы адаптироваться. Это при условии, что у них с Оливером все хорошо. Не вижу других причин тому, что он застрял здесь на все эти недели, проводя ночи в односпальной кровати».

Даже когда Хедли отмахнулся от вопроса и сказал, что у них с Оливером все в порядке, Энтони понял, что, возможно, это было не так. Хедли всегда представлял свою семейную жизнь текущей так спокойно, что тем самым практически вынуждал столь же спокойное одобрение и, конечно же, не вызывал на дискуссию. Разволновавшись, Энтони дождался, пока Хедли отправится за продуктами, а затем позвонил Оливеру в галерею. Возможно, это было бестактно с его стороны, поскольку, существование проблемы в их отношениях ни тот, ни другой признавать не собирались. Стараясь не вмешиваться еще больше, что только поставило бы в неловкое положение их обоих, Энтони перевел разговор на картины, что остались после Рэйчел, и на возможность выставить их. И выяснилось, что куратор Тейт (младший по должности) уже осторожно наводил справки. На этой более нейтральной территории Оливер согласился приехать при первой же возможности, чтобы взглянуть на них и сделать фотографии. Но прежде чем расстаться, он добавил с обескураживающей прямотой, что его друг очень хотел бы посетить Корнуолл.

Когда звонили различные составители некрологов с вопросами о подробностях жизни Рейчел, с ними имел дело Хедли. Они договорились о следующей формулировке: Намекая на некое несчастье в истории своей семьи, она предпочитала хранить в тайне все подробности, помимо даты рождения и того, что родилась она в Канаде. Именно Хедли предположил, что теперь, когда она умерла, не может быть никакого вреда в небольшом расследовании.

Энтони давным-давно смирился с тем, что она не желала это обсуждать.

— Если бы я тебе сказала, что меня удочерили, — нравилось ей говорить, — ты бы успокоился. Просто притворись, что меня удочерили. Сделай вид, что я подкидыш. На самом деле, все это очень скучно.

Если бы она страдала от обычной депрессии, то, несомненно, рано или поздно прошла бы курс разговорной терапии, и психотерапевт подтолкнул бы ее покопаться в своем прошлом до приезда в Англию. Но так уж вышло, что и Джек, и другие врачи были до такой степени уверены в том, что ее проблема носит чисто химический характер, что единственным лечением стали химические препараты, каковые всегда, в конце концов, и срабатывали. Может быть, у него не возникло оснований сильно любопытствовать о ее семье еще и потому, что, когда встретился он с ней, он сам был лишен семьи.

Когда была объявлена дата похорон и начали появляться некрологи, он стал задаваться праздным вопросом — а что, если из тени выйдет какой-нибудь ее родственник, или кто-то претендующий на родство. Но никто не появился. Вполне могло оказаться так, что все ее родственники уже мертвы. Конец истории. Но ситуация начала раздражать его. Он чувствовал себя чрезвычайно глупо, говоря людям, что ничего не знает. Ему пришло в голову, что можно даже предположить, что все это ему безразлично.

Итак, вдохновляемый Джеком, он предпринял попытку искать информацию в городской библиотеке. Когда попытка не удалась, он уступил давлению со стороны Хедли и впустил в дом компьютер. Как только подключили интернет, выяснилось, что на самом деле он знал гораздо больше о поиске на генеалогических сайтах, чем Хедли. Неграмотные ученики, появлявшиеся у них в центре не от биржи труда, часто отрицали, что у них есть проблема, и в качестве пробного шага обычно выражали желание научиться пользоваться интернетом. Их неспособность сформировать предложения в электронных письмах или сильную зависимость от компьютерной проверки правописания можно было мягко использовать для того, чтобы убедить в том, что, вероятно, было и еще что-то помимо владения компьютером, чему им нужно было учиться. В надежде уговорить их на написание достаточно обширного прозаического текста, который можно было бы использовать для подробного анализа их проблем владения литературным языком, Энтони иногда прибегал к следующей уловке — он предлагал некоторым из них воспользоваться, соответственно, компьютерами Центра для изучения своей семейной истории. Он знал все генеалогические сайты, а также сайты для поиска тех, кто были студентами в школе, или знакомых по работе.