***

— Ничем не примечательный рабочий день, — бормотала Ядвига, — Обычный день, угу, так и есть!

Ядвига уговаривала саму себя, не вспоминать события последних суток. Конкретно — последней ночи. Ну, и разумеется, утра. Она, насупившись, сосредоточенно выбивала пальцами траурный марш на клавиатуре, старательно избегая взгляда сокамерника. Вернее, сотрудника, с которым она вынуждена делить рабочий кабинет. А еще, кофейную кружку — поскольку свою он «потерял или сломал». И теплую булочку, купленную в кулинарии по пути на работу, потому что «такая только одна, а я хотел именно ее».

И все нелепые отговорки были смешными и несущественными. Степан медленно, но верно завоевывал все свободное пространство вокруг Ядвиги: кружка, булочка, бутерброд за завтраком. И плевать, что завтрак готовил он сам, сам же купил булки, и сам же принес кофе в кабинет. Главное, что получатель всего этого был другим — Ядвига. И делиться своим добром она не собиралась.

— Ягуш, — Степан подал голос со своего кресла, — А у тебя в гардеробе есть приличное платье? Не то, в котором ты была в клубе. А что-то длиннее.

— Поносить не дам, — пробормотала Ядвига, — Ты его растянешь.

Степан тихо рассмеялся, его умиляла ворчливая девчонка. И он прекрасно понимал, что вся эта бравада и ворчливость — попытка отстраниться от него. Да только он, Степан, был категорически против.

— У нас сегодня встреча с деловыми партнерами, — Степан продолжал ставить в известность Ядвигу, раскручиваясь в своем кресле, — Платье нужно вечернее.

— Ты произведешь фурор, — хмыкнула Ядвига, — Лично я бы лишилась дара речи, увидев тебя в вечернем платье.

— Лично ты будешь сопровождать меня сегодня вечером, — широко улыбался Степан, — Или я поставлю еще один отпечаток прямо сейчас. И уверяю тебя, место на твоем теле я уже присмотрел.

— Озабоченный идиот, — пробормотала Ядвига, вжимая голову в плечи. Она не сомневалась, ведь с него станется, перемкнут микросхемы, и начнет ставить засосы по всему ее телу.

От дальнейших разговоров со Степаном Ядвигу спас телефонный звонок. Ажуров, коротко переговорив с абонентом, поднялся со своего кресла.

— Ягодка, мне нужно смотаться по делам, — вздохнул Степан, приближаясь к столу Ядвиги и нависая над ней всем телом, — Ужин перенесли на завтра.

— Печалька, — ни капли не огорчилась Ягуша, — Чао, бомбино!

— Тимофей тебя отвезет, — спокойно говорил Ажур, разворачивая кресло Ядвиги ближе к себе, а когда девчонка буквально вцепилась пальцами в столешницу, чтобы не позволить отодвинуть себя от стола, скупо улыбнулся, — Закажете что-нибудь в ресторане на ужин. Постараюсь освободиться быстрее, но мало ли, форс-мажор.

— Как-то я пропустила тот момент, когда переселилась в твою квартиру, — насупилась Ядвига, — Уж лучше я поеду домой. Но благодарю за беспокойство.

— С прискорбием вынужден сообщить, что у тебя в квартире ремонт, — сверкая белозубой улыбкой, заявил Степан, — Серафима Исааковна, дай Бог здоровья этой старушке, упаковала все твои вещи. А сама отправилась к подруге в деревню.

— Ты в себе, Кружавчик?! — опешила Ядвига, — Какой ремонт? Я ничего такого не собиралась делать!

— Печалька, — хмыкнул Степан, ни чуть не расстроившись, — Так что ты живешь у меня. На время ремонта.

— Я все поняла, — Ядвига почесала затылок пятерней, делая вид, что усердно думает, — У тебя солнечный удар! Разве тебе не говорили в детстве, что нельзя долго находиться на открытом солнце без панамки?!

— Вот видишь, за мной нужен присмотр! — обрадовался Степан, — Мое здоровье в твоих руках!

— Отравлю! — пригрозила Ядвига. Но улыбающийся Степан не испытывал и грамма страха. Зато во время их жаркой беседы успел крепко зафиксировать девушку руками так, что она не могла выскользнуть на свободу.

— Буду только рад, — парировал Степан, склоняясь ниже.

У Ядвиги не было и шанса закрыться или убежать. И спустя несколько томительно долгих, жарких и стремительных минут, Ажур, вынужденный отправиться по делам фирмы, покидал кабинет с довольным выражением лица. И плевать, что на нижней губе красовался след от укуса острых зубок. Главное, что у девчонки, оставшейся в кабинете, щеки были пунцовыми, дыхание рваным, а мысли бессвязными.