И мгновенно увидела то, чего не видели ни Дядюшка Крунч с Габероном, ни болтающая ногами ведьма - перекинутый через сей-тали трос пугающе дергался и скрипел под тяжестью спускаемых в трюм бочек. Трос был толстый, с запятье толщиной, просмоленный, но благодаря Пустоте, на миг подарившей ей сверхчеловечески тонкий слух, Шму различила то, чего не различил бы даже самый опытный боцман. Треск лопающихся волокон.

Трос был гнилой в середке и сейчас его волокна под тяжестью очередной опускающейся на блоке бочки рвались одно за другим, издавая тот самый звук, что привлек ее внимание. Шму обмерла соляным столбом. У нее не было никаких навыков в погрузочных работах, она не разбиралась в снастях и такелаже, но мгновенно поняла одно. Если трос лопнет, будет беда. Высвобожденный от чудовищной тяжести оборванный конец хлестнет по палубе с силой, достаточной для того, чтоб перерубить человека пополам. А тяжеленная бочка пушечным ядром рухнет в шахту трюма, разнося все на своем пути.

Надо предупредить! Надо крикнуть! Пустота угрожающе стиснула ей горло, намертво запечатав рот. Убийцы не кричат. Убийцы всегда безмолвны. Противиться этому было невозможно – Пустота

Лопнуло еще несколько волокон. Шму вдруг как наяву увидела огромную лопнувшую струну, бьющую по палубе, увидела, как без крика, молча, падает навзничь Габерон, и его щегольская рубаха, испачканная красным и рассеченная поперек спины, набухает на глазах…

Тремя днями раньше она бы ничего не смогла сделать. Так и висела бы на рее, впившись в дерево, бессильно наблюдая за разыгравшейся катастрофой. Но тремя днями раньше Пустота еще была всесильна и всемогуща, в ней не было прорех.

Золотые рыбки…

Шму закрыла глаза и набрала полную грудь воздуха. Столько, сколько было его во всем воздушном океане. И крикнула изо всех сил:

– Трос! Берегись!

На то, чтоб открыть глаза, смелости уже не хватило. Она услышала, как лопается канат, негромко, похоже на лопнувшую гнилую нитку в плохого шитья камзоле. Вслед за этим звуком пришел другой – оглушительный, ухнувший где-то внизу, точно кто-то взял огромный плотницкий молоток и хватил изо всех сил по старой рассохшейся доске…

Шму смогла открыть глаза лишь услышав сдавленную ругань Дядюшки Крунча. Старый голем чертыхался так, что сама Роза должна была покраснеть. И он и Габерон были живы и невредимы – недоуменно глядели на глубокую, напоминающую шрам, царапину, пролегшую аккурат возле брашпиля. Габерон выглядел особенно задумчивым и непривычно тихим. Возможно, сейчас он думал о том же, о чем и Шму – не сделай он шаг в сторону, количество канониров на «Вобле» сейчас увеличилось бы вдвое…

Но первым пришел в себя Дядюшка Крунч.

Гремя тяжелыми ножищами, он ринулся к распахнутому люку, пытаясь разглядеть, что делается в трюме. Тщетно – даже его механические глаза, способные дать фору шлифованным линзам подзорной трубы, едва ли могли разобрать, что происходило на нижней палубе.

– Тренч! – гаркнул голем так, что у Шму зазвенело в ушах, - Ах ты рыба-инженер… «Малефакс», живо связь с трюмом!

Тренч. Она совсем забыла про Тренча, принимавшего груз на нижней палубе. Если он оказался на пути падающей бочки… Шму окоченела от ужаса.

Время тянулось бесконечно долго. Каждая секунда казалась ей огромным тысячетонным островом, неохотно уходящим в глубины Марева. К тому моменту, когда гомункул отозвался, ее скрючило так, словно она провела все это время на высоте в пятьдесят тысяч футов, даже зубы смерзлись воедино…

– Мальчишка в порядке, его не задело. Говорит, бочка упала в футе от него. Еще немного и…

В скрипящем голосе Дядюшке Крунча явственно слышалось облегчение.

– Ветер ему в трубу… Прибудем в Каллиопу, пусть поставит Розе свечку. Ты, кстати, тоже, пустобрех. Если бы Шму вовремя не заметила, пришлось бы тебе покупать новую рубаху. И новый позвоночник.

Габерон, прикрыв ладонью глаза от солнца, взглянул вверх. И Шму, еще мгновение назад ощущавшая себя окоченевшей глыбой льда, почувствовала, что тает в невесть откуда взявшемся жаре этих прищуренных темных глаз.

– Мое почтение, баронесса, - канонир изящно приложил руку к широкой груди, - Кажется, вы спасли мою шкуру и все, что к ней прилагается. С этого момента мое горячее сердце в ваших руках. Надеюсь, вы распорядитесь им наилучшим образом.

Он приложил ладонь к губам, чувственно поцеловал ее и махнул Шму. Кажется, в этом воздушном поцелуе было заложено больше силы, чем в двадцатифунтовом ядре. Шму испуганно пискнула, перехватывая рею, на которой висела, руками, и юркнула в густую тень парусов. Сердце колотилось так, как не колотилось даже в тот день, когда на них с Корди напали акулы.

– Отстань от девчонки!
– рассердился Дядюшка Крунч, - Чай не тебе чета. Тебе бы, зубоскалу, в Могадоре столичных вертихвосток смущать!

– Всего лишь благодарность, - невозмутимо заметил Габерон, - Кроме того, как доподлинно известно на многих островах Формандии, мои поцелуи обладают свойством исцелять душу и тело.

– В таком случае отправляйся в трюм и хорошенько расцелуй бочку со всех сторон, - буркнул Дядюшка Крунч, - Ее, наверно, разнесло в щепки. Пропала апперская икра…